В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

И конечно это был не обычный "технический" ритуал. Для Дэниэла Мэндэлла-младшего слишком мало одеть Эллис Льюис во что-то им специально подобранное, оставив ее при этом не менее обнаженной и полностью перед ним нагой, как и до этого. Ты не мог не задевать моей кожи, не натягивать и не поправлять полоски ремней или чашечки лифа, чтобы при этом не скользнуть "ненамеренной" лаской своих расслабленных пальцев по самым чувственным зонам моего тела. А когда ты снова зашел мне за спину, затягивая под моими лопатками несколько ремешков в пряжках-замках, окончательно закрепляя на мне этот кожаный боди, меня снова накрыло с головой твоей тенью и представшей перед глазами в отражении зеркал напротив абсолютно ирреальной шокирующей картиной.

И ты не спешил, определенно не торопился и совершенно не волновался от нетерпения. Каждое движение через чур спокойное, размеренное и знающее, особенно когда ты расправлял уже окончательно обтянутую точно по моей фигуре ромбовидную черную сеть моего нового вызывающего наряда.

— Не жмет? Не слишком туго? Расставь ножки пошире… — твои пальцы перемещаются с поясницы по ягодицам, по которым проходят два плотных ремня, проверяя их натяжение и щадящую эластичность на самых интимных участках моего тела. Не слишком ли они впиваются в бедра и в чувствительные линии вдоль моих и без того припухших от возбуждения долек половых губ, тут же задевая "вскользь" онемевшие складочки истекающей киски и заставляя меня вздрагивать, порывисто всхлипывать, интуитивно сжимать мышцы влагалища и… еще интенсивнее спускать едва не буквально на твои пальцы.

Не успеваю понять смысл твоего вопроса, не то чтобы ответить на него, мне лучше до крови закусить губу, задержать дыхание и что дури зажмуриться, чем пропускать через сознание твои новые слова и действия. Да, умереть прямо в момент, когда ты практически накрыл мою спину и ягодицы шелковым теплом своего живого савана, не вжимаясь и не прижимая меня к себе, а лишь сместив руки вперед к моему животу, почти обхватив ими мой таз и ребра по бокам. Невесомые объятия моей защитной черной тени? Твоей тени? Тебя… И ты не мог при этом не прижаться щекой к моему ушку и виску, в который уже раз вынуждая меня смотреть только вперед, в наше с тобою отражение.

Боже, ты опять скользнул пальцами к ремням у моей промежности, расходящимися по линиям треугольника лобка к двум кольцам горизонтальной полосы так называемых сквозных "трусиков". Провел сенсорными подушечками по точкам соприкосновения инородного материала с моей воспаленной кожей прямо от вершины холмика киски и до низа животика, медленно рисуя по краям геометрического узора черных жгутов поверх моего тела, как по холсту, разве что вместо визуальных следов из краски оставляя глубокие пульсирующие отпечатки твоих обжигающих касаний. И не важно, что ты больше не ласкал мой лобок и налитые кровью лепестки перевозбужденной вульвы, они все равно немели, стенали, опухали еще сильнее под судорожными толчками-ударами аритмичных приливов остервенелой похоти, когда ты посылал к ним по моей чувствительной коже живота или груди импульсные разряды разливающейся чистой истомы. Я могла не испытывать почти никакого дискомфортного давления от ремней сбруи на той же промежности, будто они слились с рецепторами моих нервных окончаний, но не ощущать твоих прикосновений и тебя… это действительно было бы на грани фантастики.

— А теперь? Что ты видишь и чувствуешь теперь? Разве это для тебя выглядит не достаточно красивым? Более вызывающим и возбуждающим? Как раз в твоем стиле… темном, мрачном и будоражащем…

Ты прав. Тысячу раз прав. И заставь ты сейчас нанести на мое лицо яркий макияж потоскушки-бл*ди, представшая картинка не выглядела бы более шокирующей или порочней. Она не только будоражила и царапала сознание со скептическим воображением, она попросту их игнорировала, просачиваясь через их поврежденный фильтр и вскрывая сокрушительным ударом по психике, эмоциям и подсознательным инстинктам-желаниям.

Я не просто изменилась и это было не просто наше отражение. Это было чистейшее безумие моего самого прекрасного ожившего кошмара в окружении твоего самого настоящего и существующего в реальности черно-красного Зазеркалья. Почти незнакомая мне девушка, полностью нагая, заключенная в откровенный наряд-сеть из ошейника, черных ремней и стоящего за ее спиной моего персонального черного палача — Дэниэла Мэндэлла-младшего. Она как раз немощно вздрагивала, когда твои ладони с нежнейшим касанием любующихся пальцев обхватывали снизу полушария ее грудок, очерчивая их контур по краям кожаных полосок и стальных колец треугольных чашечек лифа. И, да простят меня совершенные боги, это на самом деле было прекрасно, завораживающе и до боли возбуждающе. Та самая недосягаемая для аналитического разума картинка, на которую хотелось смотреть до бесконечности, ни о чем не думая, только чувствуя, пропуская ее сумасшедшие образы сквозь нейроны, обнаженные нервы и обезумевшее вожделение оголенных до основания тела и сущности. Снова, снова и тысячу раз снова.

— Тебе же это нравится, Эллис. Как можно отрицать, столь очевидный факт? Как можно противится тому, что всегда являлось частью тебя… частью того, что спало в тебе все эти годы. Ты не боялась разбудить в себе этого прежде, ты просто не догадывалась, что оно жило в тебе, частично задавленное вместе с чувствами ко мне. Это на уровне врожденных инстинктов, только спящих. Ты же хочешь этого… — что ты опять творил? Снова зачитывал фразы своего нового заклятия? Выписывал черным скальпелем по моему парализованному рассудку красными стигматами своих зашифрованных авторских кодов? Что ты хотел мне всем этим доказать? Что я хочу тебя, подыхаю от возбуждения под тобой, твоими руками и уже готова умереть в любую секунду, только чтобы не возвращаться из твоей психушки обратно в мир к нормальным людям.

Сколько еще ты будешь делать это со мной, доказывая на практике снова и снова столь очевидные вещи? Убивая, воскрешая и сытясь моим раболепным безволием похотливой бл*ди.

— Всегда хотела и будешь хотеть, с каждым новым днем все больше и больше.

Последние заботливые манипуляции от хозяина, принарядившего свою любимую игрушку в новую дорогостоящую одежку — поправляешь пряди моих волос, вытягивая зацепившиеся концы из-под ремней сбруи на плечах и спине. Теперь ты доволен? Все, как ты и хотел?

— Последний штрих и все… Ты же хорошо выучила часть основных визуальных и звуковых команд? Надеюсь, мне теперь не придется тратить время на подробные разъяснения, что я жду от тебя, и как ты должна себя вести после того или иного приказа? Да, Эллис?..

Ты снова отходишь к кровати и снова ненадолго, всего на несколько секунд и чтобы взять с поверхности покрывала последний принесенный тобою сюда предмет из твоей личной экзотической черной коллекции эксклюзивных игрушек. Снова не спешишь, намеренно растягивая последние мгновения перед тем как повернуться ко мне лицом и сократить последние футы нашего неразрывного слияния. И мне хватает этих микрогранул ускользающего сквозь пальцы времени только на то, чтобы пропустить по своим оголенным проводам раскаленных эмоций очередной толчок-разряд выжигающей паники, смертельную атаку зашкаливающих страхов перед подступающей неизбежностью. Это ведь даже не начало, всего лишь легкое вступление — этюд-увертюра, от которого мне уже хочется скончаться на месте.

— ДА, ЭЛЛИС?.. — нет, ты не повысил голос (как всегда), но он накрыл звенящую вокруг нас тишину прессующим набатом обострившихся клинков необратимости и твоих глаз, резанувших воздух и эти ничтожные между нами футы, подобно искрам по папиросной бумаге.

— Да…

— Что "Да"?

— Да… Мастер, — хоть убей, но назвать тебя моим Господином и уж тем более Хозяином меня сейчас не заставят даже загнанные под ногти гипотетические ржавые гвозди.

Последний шаг, последний плавный нажим погружающегося взгляда в мои глаза, от которого теперь не сбежишь и не соскочишь, если не собираешься после этого истечь кровью на смерть. Бесшумное движение руки, скользнувшей осязаемой тенью по моей коже. Легкое касание пальцев к моему подбородку, приподнимающих мое лицо к трехмерному сканеру твоих всевидящих глаз.

— Ты готова?