Как ты вообще могла в таком состоянии идти на работу? А главное… что ты будешь там делать? И как смотреть в глаза других людей? Как прикасаться к тому же Никону своими трясущимися руками, присаживаться в кресло перед кем-то и не думать об анальной пробке и синяках на ягодицах?
Только сейчас ты поняла, что была не готова. И не готова — это слабо сказано. Это был самый настоящий панический страх, тот, от которого до истерики отделял всего один незримый шаг. Наверное, черная дыра-таки сдалась или сдулась.
— Хорошо, я рядом. Если что, сразу зови. Сейчас не стоит изображать из себя гордую амазонку и сверх самостоятельную большую девочку.
Он привстал с корточек и перед тем как выпрямиться, прижался губами к твоему холодному лбу.
Пальчики сжались в кулачки еще сильнее. Глаза закрылись сами собой, под непосильным давлением-тяжестью внутреннего импульса, и тебе снова пришлось сдерживать себя, чтобы не зажмуриться.
Они не уходили, не отпускали и не отступали — гребаная слабость, невыносимый страх… ненасытная боль.
Хорошо, что ты вовремя успела открыть глаза, когда его губы оставили тебя почти одновременно с теплом его рук, удерживавших тебя за плечи все это время, иначе бы ты не только качнулась вслед за его мощнейшим притяжением, а запросто свалилась со своего фаянсового трона на пол.
И что дальше? Смотреть, как он выходит, поворачиваясь к тебе спиной — спокойный, невозмутимый, до невозможности сильный и абсолютно бесчувственный? Смотреть и вслушиваться в ближайшие минуты в его шаги и передвижение, в звуки за стеной, пытаться угадать, что он сейчас делает и практически забыв, что она сама должна была делать здесь.
Кажется вкатил в комнату тележку, разве что не понятно, куда он ее поставил. Едва слышный звук-щелчок. Опять проворот ключа в дверном замке? Открыл двери во вторую комнату? Да. Все те же спокойные, размеренные шаги, но на этот раз через стенку за резервуаром ванны.
— Эллис, ты там не уснула? Когда ты думаешь принимать душ, ближе к вечеру?
На самом деле это не просто отвлекало, оно не позволяло тебе думать о чем-то другом. Так ты по крайней мере держалась за его красные нити уже сама, добровольно и с определенной целью — не дать себе провалиться в то, что из тебя только что высосала твоя черная дыра…
…Силы возвращались, не смотря на не стихающую дрожь и психофизическую слабость (казалось, они выедали даже кости, при чем изнутри). Не так быстро, как хотелось бы, но зато ты могла хотя бы стоять и ходить сама, без чужой поддержки. Хорошо, что в душевой кабинке было предусмотрено регулируемое сиденье, хотя по началу ты подумывала залезть в ванну, испугавшись, что не сумеешь простоять под душем и двух минут. Горячая вода вернула большую часть сил, смыла последние слезы и не меньше половины зияющей черной дыры. А главное, ее журчание гасило другие звуки и рвущиеся на свободу мысли. Но это не значило, что ты не ощущала движение живой тени за стеной, не следила за ней с закрытыми глазами и не цеплялась за ее нити, как за единственный источник поступающего в твою кровь кислорода. И впервые ты не могла понять, чего боялась сейчас больше всего — вернуться в комнату или специально затянуть по времени прием душа.
Ты же понимаешь, что здесь ты никогда от него не спрячешься. И то что он не выделил для тебя определенное количество минут на пребывание в ванной комнате не значит ровным счетом ничего. Он следит за временем постоянно. И не только за ним. Он прекрасно знает сколько тебе необходимо минут на то или иное действие, слышит и видит далеко не через стену. Да и ты сама, разве не чувствуешь его пальцы на своем пульсе? Пульсе? Нет, глубже и осязаемей — на твоей сердечной мышце.
Теперь так будет всегда? Ты будешь торопиться даже не имея для этого сил, даже умирая от страха и нежелания возвращаться? Только как теперь определить, что это за страх?
— Садись на пуфик, лицом к зеркалу. — не единого признака или намека на недовольство или проявление хоть какого-то чувства.
А ты ждала, что он встретит тебя с распростертыми объятиями и будет с тобой сюсюкать все утро? Это и есть Дэниэл Мэндэлл-младший, человек, который никогда не меняется и не при каких обстоятельствах не показывает своих истинных эмоций. Он будет одинаково смотреть на тебя и говорить тем же безучастным баритоном при любых и абсолютно разных ситуациях: когда успокаивает, когда бьет или трахает. Так что не думай, что он вдруг побледнеет и изменит тональность своего отмороженного голоса, если ты вдруг потеряешь на его глазах сознание и рухнешь бездыханным трупом к его ногам. На вряд ли он даже пошевелиться, какое-то время молча наблюдая со своей позиции за столь живописной картиной. Не в его привычке куда-то спешить и уж тем более переживать за чьи-то обмороки, у него нет для этого ни времени, ни веских на то причин.
Так что, не чего стоять в проеме ванной комнаты, подобно скромной школьнице на медосмотре, безмолвно ожидающей разрешения пройти внутрь кабинета к гинекологическому креслу. Не ты первая и далеко не последняя.
— Тебе уже лучше? — ленивый полушаг навстречу от подиума кровати. Руки в карманах брюк, бесчувственное выражение лица, замкнутый под десятью печатями взгляд — похоже он ждал тебя последние минуты в данной позе, будто и вправду внимательно вслушивался все это время в звуки за стеной или высчитывал, когда пойдет за тобой, если ты вдруг не выйдешь первой.
Ты пытаешься сдвинуться с мертвой точки, пройти к указанному месту, при этом не зная, куда смотреть: на установленный перед трельяжем пуфик, в его лицо/в глаза (направленные сканирующими клинками прямо в тебя) или на другие изменения в обстановке комнаты. И это на самом деле трудно, когда "выбор" сводиться лишь к одной вершине схождения всех существующих здесь граней — к тем самым клинкам, которые вынуждают балансировать на их острие на грани жизни и смерти.
— Да… вроде… — но слабость еще сильная, как и растерянность при виде его очередного ленивого движения.
ebooksa