Ты очень плохо сосешь, черная дыра. Не достаточно эффективно.
— Ну все… тише. Я держу тебя… Не бойся. Я рядом. Я никуда не ухожу…
Только сейчас до тебя дошло, что тебя трясло, при чем довольно сильно, еще и выжало нехилой порцией холодной испарины почти по всему телу. А все что ты могла — это тупо прижиматься к фактурной тени за твоей спиной, дрожать, попеременно вздрагивая, и тупеть от осмысления последнего шокирующего факта — ты реально спятила. Окончательно и безвозвратно. У тебя нет ни сил, ни мыслей, ни желаний, вообще ничего, что делало тебя когда-то Алисией Людвидж или на худой конец Эллис Льюис. Но ты реагируешь на человека, который сам же собственными руками довел тебя до подобного состояния. И вместо того, чтобы его возненавидеть — дуреешь и тупеешь еще больше, возбуждаясь за считанные мгновения от прикосновения к его эрегированному члену. И после этого скажешь, что ты не чокнулась?
Я прикоснулась не только к его члену. Он сам прижал меня к себе. Я прикоснулась к нему… К моему Дэнни, — ДУРА. Набитая дура и отупевшая овца. Здесь нет никакого твоего Дэнни, — Он сказал, что это я виновата. Все могло бы быть иначе, если бы я не довела нас обоих до этой черты, — Ты реально уверовала в данный расклад вещей? Он сумел тебя убедить? — А разве это не правда?
Соси, бл*дь. Высасывай уже до основания. Ты же можешь.
— Ну как ты? Ты меня слышишь? Эллис… Полегчало? Отпустило? — он спрашивал, продолжая тебя держать, прижимать к себе и тихонько поглаживать по рукам и предплечьям, и конечно согревать голосом и губами в волосах, на затылке — самым горячим и глубоким теплом во всей гребаной вселенной.
А у тебя даже не хватило сил, чтобы кивнуть головой. Как он вообще догадался и понял, что ты ему ответила? Или просто определил по твоей притихшей дрожи? И нет, сразу не отпустил, только убрал одну руку и то лишь, чтобы протянуть ее к двери и вставить в замок дверной ручки очередной ключ (на этот раз позолоченный).
— Дальше идти сможешь?
Снова неудачная попытка шевельнуть головой или хотя бы выдавить из себя звук.
Приходи уже в себя, Эллис. Кончай тупить. Или хочешь, чтобы он запер тебя в этой комнате до самого вечера?
Кажется подействовало, хотя Дэн не отпускал тебя ни на секунду, проводил до самого толчка и даже помог присесть на чистый круг (господи, здесь всегда так стерильно чисто? Всегда-всегда? Как будто она впервые за все эти дни сюда вошла).
— Душ сама принять сумеешь или хочешь, чтобы я тебе помог?
Хочу. Только не уходи.
Пальчики непроизвольно сжались в очень слабые кулачки. Всего-лишь обычный рефлекс (новый, условный), боязнь собственной реакцией — подкожного страха с обезумевшим желанием вцепиться в него со всей дури. Смотреть в его лицо, в его внимательные глаза (чей взгляд был не менее осязаемым, чем пульсирующие на твоей воспаленной коже следы его прикосновений — невидимого савана, окутывающего до сих пор), смотреть, видеть и чувствовать насколько он был реален, близок и… не иметь ни малейшей возможности к нему прикоснуться: зарыться в его идеально зачесанные каштановые кудри истосковавшимися по их осязанию пальцами, вжаться в этот идеальный изгиб лепных губ своим мокрым от слез и соплей ртом…
Боже… Неужели она не могла хотя бы дотронуться до лацкана его шикарного пиджака?
Конечно он не планировал ее сейчас купать. Для этого так не одеваются и не зачесывают волосы в безупречную укладку.
— Я сама… — голосок с трудом, но прорезался. Ну уже хоть что-то.
— Уверена? — он же все равно будет рядом, пускай и за этой стеной. А ты будешь чувствовать его присутствие и взгляд даже из другого конца квартиры.
— Мне уже лучше… — врать своему Мастеру — не самое разумное действие, но и ждать с моря погоды…
И в какой-то из этих моментов ты вдруг четко осознаешь, что все это происходит не просто так. Что сейчас за тобой наблюдают не меньше, чем до этого. Наблюдают и ждут, когда же ты сдашься — скатишься на пол на колени и в безудержной истерике начнешь умолять его остаться. Просить и соглашаться на все, что угодно, лишь бы он никуда не уходил и держал тебя до самого последнего вздоха…