Но ты все равно вздрогнула, когда его пальцы перехватили на твоих предплечьях бретели лифчика, а его последующие слова зазвучали практически в твоей голове едва не на максимальной громкости. Хотя ты и не могла понять, чем же тебя больше всего сейчас душило (окутывало, засасывало и прошивало тугими нитями по раскрытым нервам, разгоняя под кожей ментоловыми кристаллами парализующего озноба): звучной вибрацией его бархатного баритона, невесомым скольжением прикосновений его рук или его близостью?
— Ты должна будешь сесть возле столика в позу покорности номер один, лицом к дверям… — подтянул эластичные лямки на плечи, поправляя каждую полоску плотной резинки мягкими, знающими и слишком волнительными движениями. — Перед этим взяв в руки ошейник. Положить его расправленным на обе ладони… — натянул к центру лопаток оба конца застежки и слишком ощутимым отзвуком защелкнул "секретным" замочком. — Приподнять руки в подающем жесте на уровне груди и ждать моего прихода. Сидеть и ждать, не важно сколько.
Кажется, это было все сразу: и голос, и пальцы и телескопические прутья ментальной клетки, пронизывающие один за другим твое тело (кожу и кости) медленным погружением в недостижимую глубину. И ты не могла сбежать или отключиться хотя бы от одного из этих элементов, они были связаны в один единый — в Дэниэла Мэндэлла-младшего. И он опять делал это с тобой. Держал на острых гранях своей треклятой реальности, заставляя балансировать между жизнью и смертью (которыми сам теперь и управлял).
— Ты все поняла? Все запомнила? Надеюсь, обойдемся без обучающего мастер-класса? — тепло широких ладоней достигло замороженного сознания куда быстрее, чем смысл отчеканенных по застывшей памяти последних фраз. Они обхватили твои предплечья легким нажимом пальцев поверх замерзшей кожи, словно пытались прописать желаемым результатом на уровне нейролингвистического программирования… а может просто пытались передать часть своих сил, влить в тебя воскрешающую энергию вашей ожившей вселенной и чего-то еще…
А может ты просто ошиблась, он всего лишь хотел тебя развернуть лицом к себе. Посмотреть в твои остекленевшие глаза и надавить на них своим всевидящим взглядом.
— Эллис, ты все слышала, о чем я говорил? Второй раз повторять не надо? — и сбежать он тебе не даст, даже не надейся. Приподнимет пальцами подбородок и направит всем вниманием прямо в центр своих неподвижных зрачков, чтобы не вздумала разглядывать платиновый зажим на его галстуке, когда он тебя о чем-то спрашивает.
— Нет… не надо. Я все поняла…
— Все поняла что?
А вот здесь тебя подловили, правда не на долго. Мозг запаниковал, неожиданно включив на полную мощность большую часть контуженного рассудка.
— Я все поняла… Мастер, — голос задрожал сильнее, но это был не страх, а облегчение на грани подступающих слез.
— Умница. Тогда одевайся и жди, когда я вернусь. Можешь вызвать лифт и поставить его в режим ожидания, если знаешь, как это делается. Если нет, просто жди рядом с лифтом. — на последок его взгляд скользнул поверх твоей макушки головы по волосам, словно что-то там заметил или они вдруг чем-то его так сильно заинтересовали. — Я так понимаю, шапок ты тоже никаких не носишь?
Недавнее облегчение (особенно от разрыва зрительного контакта) сменилось паническим шоком так не кстати проснувшейся капризной девочки.
— Конечно нет, — наверное, ответ прозвучал слишком резко и возмущенно, едва не категорично.
— Ладно, поговорим об этом позже, когда ударят сильные морозы. — в прямом смысле это значило, что говорить будет опять только он, как и принимать по этому поводу дальнейшие решения. И если ты готова безропотно носить его ошейник в этих стенах, значит, с остальным проблем быть не должно.
— А пока одевайся. Я скоро вернусь. — и без поцелуя в лоб он конечно же отпустить тебя не мог — без своей очередной свежей метки с прямой инъекцией в сердце чистейшей красной боли.
Ты обязана его чувствовать всегда, каждую секунду и все наслаивающиеся друг на друга минуты вынужденного ожидания и не важно где и когда — здесь или в другом конце города (страны, земного шара). Даже если попытаешься отвлечься или сделать еще что. Здесь ты абсолютно бессильна, подобно пациенту психбольницы, за которого решает только его лечащий врач. Хочешь ты того или нет. Так выпали кости, так прописали по твоим генам звезды вашей воскресшей вселенной. От судьбы не уйдешь? Нет…
Не уйдешь от себя, своей вечной боли и проклятой черной любви Дэниэла Мэндэлла-младшего.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
У нас частенько наигрывает в голове какая-нибудь мелодия услышанной недавно песенки, а то и какой-нибудь навязчивой фразы, при чем зачастую самой бессмысленной, не имеющей с происходящим ничего общего. Может таким образом мозг подсознательно цепляется за некую абстрактную нить, в попытке снять напряжение, переключиться на повтор заевшей пластинки, как на гипнотическое движение часовых стрелок или льющуюся в фонтане воду? Уйти с этой "песенкой" куда-нибудь глубоко-глубоко, где не будет самых последних и столь осязаемых воспоминаний с не менее свежими, обильно кровоточащими ранами.
"Дзиннннь… пшшшш" — оно могло бы сойти за мелодию, пусть и без слов, но она не продержалась в твоей голове и двух минут. Хотя в какой-то момент, глядя, как плавно открываются серебряные двери кабинки лифта с мелодичным звоном электронного оповещения, тебе вдруг захотелось повторить этот чарующий звук еще раз… несколько раз. Подождать, когда двери автоматически закроются сами (опять проиграв эту мажорную композицию из трех нот), а потом опять нажать на кнопку вызова. А потом еще раз и еще… И еще… Снова… "Дзиннннь… пшшшш"