"Пшшш… дзиннннь" — кто нажал на кнопку спуска лифта? Уж точно не ты. Но и не он, не могла же ты не заметить, как он это сделал? Или он запрограммировал его из квартиры? Да и какая теперь разница, когда бег крови по твоим венам ускоряет свой бешеный ток, стоит вам опять соприкоснуться физически, стоит тебе снова очутиться под силой напряжения его высоковольтной клетки. И не ты дотрагиваешься до его наэлектризованных до максимума прутьев, его взгляд и его руки вливают в твою кожу и сосуды десять тысяч вольт его пульсирующей тьмы. Или ты опять ошиблась? Он только поправил на тебе воротник пальто и выглядывающие концы красного шарфа.
— Ты не наложила макияж. — обычная констатация факта под давлением пальцев в холодной перчатке на твой подбородок снизу (ты уже никогда не привыкнешь к этому ощущению и жесту, будешь вздрагивать от него даже во сне… особенно во сне). Но давят не фаланги в мертвой черной коже, а его глаза и намного осязаемей. И тебя вспарывает беспричинным приступом необъяснимой дрожи не осознание, как ты ужасно должно быть выглядишь без яркой косметики на лице (бледная, как смерть, с голубоватыми прожилками проступающих под чувственной кожей вен и сухими, не менее бесцветными губками)… тебя кроет его взглядом, практически режет и сжигает кислотой то ли снаружи, то ли изнутри. А он всего лишь смотрит. Нет, не любуются, не оценивает и не взвешивает возможные варианты будущих последствий, обдумывая, как тебя воспримут твои же коллеги по рабочему цеху, когда увидят такой. Просто смотрит, просто скользит по твоим чертам и расширенным до предела глазкам густыми мазками своей мертвой тьмы.
— Я не успела… Попрошу у Робби ее помаду и тушь… мне не в первой. — ты пытаешься улыбнуться, мол, Дэнни, ты что, забыл, кто перед тобой — заядлая суфражистка, не признающая силы пропаганды косметической рекламы и отстаивающая права естественной красоты?
Но сердце все равно замирает или немеет под легким сжатием прохладных пальцев. Конечно он знает, а ты знаешь, что он все равно тебя не поцелует. Так не смотрят, когда хотят поцеловать (пусть и сминают ленивым движением большого пальца нижнюю губу, словно стирая с ее тонкой кожицы налет сухого инея).
— Ты работаешь в крупнейшей в стране рекламной компании, набитой под завязку лучшими стилистами, костюмерами, гримерами и фотографами с мировой известностью. И собираешься просить помаду и тушь у своей секретарши?
Вопрос на миллион долларов? Или он не может вообразить себе подобную картину в принципе (а однокомнатную квартирку в Эшвилле с домашней пастой на обед может?)?
— Ты не носишь в своей сумочке, как все обычные женщины косметику первой необходимости, зато по всюду тягаешь с собой кольцо от Брайана Степлтона.
Наверное в этот момент от твоего лица отхлынули остатки крови, и он не мог этого не заметить со столь близкого расстояния, буквально ощупывая твое чистое личико своим отмороженным взглядом микрон за микроном. К тому же ты еще и вздрогнула, как та собачка Павлова при резком звуке неожиданной команды, разве что не рванула через высоковольтный барьер на другую сторону, потому что тебя бы все равно отшвырнуло. Ты уже знала, чем это чревато, да, Эллис?
— Не бойся, я ничего с ним не сделал, оно на месте. Только не забывай, Эллис… — пальцы соскользнули с подбородка вместе с его взглядом, а ты не поймешь, тебе стало легче или еще сильнее придавило к полу (и вообще, вы спускаетесь в этом гребаном лифте? Почему ты не ощущаешь, как он движется?). Отступил в сторону, перекладывая сумку в правую ладонь и приподнимая левую к уровню груди. Его и в самом деле интересовало, который сейчас час? Или на этих часах тикал установленный им календарь на распланированные для тебя дни, недели и месяцы? — У тебя не так уж и много времени на то, чтобы его вернуть. Ты ведь не захочешь знать, что я с ним сделаю, если ты не разберешься с этим вопросом сама?
Как у него этого получается, говорить подобным голосом подобные вещи, будто спрашивает о погоде на ближайшую неделю — остаться на выходных дома или рискнуть выехать на природу за город, в то время как тебя уже практически колотит и непреодолимо тянет к ближайшей стенке, чтобы облокотиться о нее спиной (и наконец-то услышать, едет ли этот треклятый лифт или висит мертвым грузом над бездонной шахтой черной бездны).
Он копался в твоей сумочке. Он выбирал всю одежду, включая трусики, что сейчас были на тебе… Сколько у него ушло часов на все это? И как он это делал? Перебирал в ленивых пальцах каждую заинтересовавшую его вещицу? Поглаживал, нюхал и обдумывал, что делать с нею дальше — оставить или сжечь? Кольцо решил пока оставить из каких-то там известных лишь ему извращенных соображений?
— Я… я… — собственный голос почти пропал, но ты и не старалась его вернуть, словно не слышала, что не можешь говорить. — Я постараюсь.
Только пожалуйста… не делай ничего. И не пугай так больше.
Очередной неспешный разрез золотым лезвием по воздуху до уровня твоих расширенных зрачков. Остановки так и не последовало, но и глубокого погружения тоже, только поверхностные царапины по хрусталику, до дрожащих пятен распускающихся белых роз.
— Постарайся, Эллис. Сделай мне приятное. — он тебя расслышал? Как?
"Дзиннннь… пшшшш"… В этот раз вообще не сработало, вернее, ты ни черта не услышала, будто вместе с голосом отключилась способность воспринимать окружающие звуки, кроме самых важных и определенных — его голоса и его шагов. Но боковое зрение не могло не задеть ярким пятном, влившимся в кабинку лифта из открывшихся дверей.
— Выходи. — едва заметный кивок головой, указывающий на зеркальную дорожку мраморного пола, по центру которого разлилась слепящая река дневного света. Такая длинная, хотя до стеклянных дверей выхода несколько десятков ярдов головокружительного расстояния (ты уже забыла, сколько тебя вели из твоей новой комнаты в другой конец квартиры?).
— Эллис… — наверное в этом мире только один голос обладал способностью физического воздействия на твой разум и тело, подобно щелчку пальцев гипнотизера, выводящему пациента из глубокого транса.
Новый условный рефлекс? О, боже. И ты действительно начинаешь двигаться, пробовать передвигать ногами, которые теперь казались совершенно чужими и запредельно опасными. Не дай бог споткнуться на этом глянцевом стерильном полу из молочного мрамора и растянуться по нему на глазах у нежелательных свидетелей. Ты ведь не могла за эти дни разучиться ходить на каблуках. Такое в принципе не возможно, как и успеть забыть какой ты была, когда впервые ступила за порог этого дома всего пару дней назад.
Но ты идешь. Каким-то чудом плывешь в вибрирующем вакууме накрывшей с головой симфонии твоего персонального Дьявола. Это больше не была черная дыра, она давно свернулась, рассосалась, панически схлопнулась, когда его тьма окончательно заполнила собой окружающую реальность (ЕГО реальность).