Мольбой последней станет "Только сразу…"
©Вейланси
…Говорят, боль можно выбить болью?.. Или сделать невозможное? Сделать ее твоим союзником? Для кого-то боль — это источник нестандартного наслаждения, для вторых — муки, с которыми хочется покончить как можно быстро и незамедлительно одним щелчком взведенного курка или более болезненным вскрытием сонной артерии; для третьих — наивная попытка перекрыть ею другую, затереть, заглушить или задавить… для четвертых — возможность продержаться еще какое-то время, намеренно зажимая в пальцах ее оголенные высоковольтные провода и пропуская изо дня в день ее выжигающий ток по нервной системе и загрубевшим шрамам, по стальным нитям слившихся с твоей кожей швов. Иногда она бывает просто необходима, как живое напоминание, стимул, который заставляет твое мутировавшее сердце качать кровь по твоим неуязвимым артериям с той силой и скоростью, каким бы позавидовали даже самые здоровые люди.
Он никогда не позволял себе забывать, хотя и не помнил ни одного дня и никого, кто действительно смог бы ему помочь не думать и не вспоминать. Казалось все, чем он себя окружил за последние годы, включая людей — все без исключения напоминали ему об этом… напоминали о тебе.
Достаточно было взглянуть в чье-нибудь лицо напротив, не важно когда и при каких обстоятельствах, и оно активировалось само собой, на автоматическом уровне: запускало свои черные иглы под кожу с глубокой инъекцией (а временами и пункцией) черной вакцины, заставляя дышать ее болезненными парами, питать кровь своим особым видом допинга — мощнейшим стероидом черного эликсира памяти. Да, такое невозможно забыть, Тебя невозможно забыть, потому что ты и есть часть этого стимулятора, была и всегда им оставалась. И не важно на кого он смотрел, на Реджину или в глаза единственного сына, как раз с ними боль оживала вместе с зыбкой спиралью ненасытной тьмы как никогда: пульсировала, разгоняла свой ток по венам, питала сердечную мышцу смертельной дозой абсолютного наркотика, персонального транквилизатора, исключительного энергетика…
Или насыщала его нервные окончания, вливаясь в поры эпидермиса, когда он прикасался специально к определенным вещам, как сейчас… к бездушной холодной поверхности хирургической стали небольшой печатки, к отлитому рельефу вензельного узора двух латинских литер в отзеркаленном развороте (хотя на "М" это особой разницы не влияло). Неспешным движением большого пальца обводил их безупречные линии и изгибы, ощущая их ментоловый оттиск буквально в глубине немеющей диафрагмы и в сокращающихся стенках зарубцованного сердца, как давление "забытых" невидимых пальчиков твоей остужающей ладошки. Только в этот раз все иначе, поскольку оно равноценно иному восприятию, спроецированному на иное ощущение… Представлять эти же узоры под своими фалангами на теплой живой коже твоего дрожащего под его ладонями тела… От этого реально, практически за считанные мгновения било в голову, пьянило и выжигало сладчайшим дурманом большую часть здравого рассудка, растекаясь/распускаясь под собственной кожей блаженными приливами глубокого исступления. Быть всего в ничего, в каких-то двух-трех шагах от этой уже вот-вот ожившей реальности, от тебя, от возможности сделать это самому, своими руками… Бл**ь, ты и представить не в состоянии, что это такое на самом деле: держать тебя, смотреть в твои широко раскрытые глаза и… клеймить тебя, расписывать твое сознание и тело настоящими болевыми метками своего индивидуального авторского шрифта, не пропуская ничего — ни одного уголка и изгиба. Чтобы в последствии, через какое-то определенное время, с упоением считывать их алые ребристые рельефы чувствительной поверхностью своих пальцев, вспоминая те моменты и ситуации, когда он наносил их на тебя неспешными томными движениями и "порезами". Да, Эллис, наполнить свою память новыми и куда сладчайшими воспоминаниями — нашу общую память, в глубинах нашей пылающей Вселенной.
Даже твои фотографии в какой-то момент потеряли свою прежнюю актуальность. Нет, он не перестал на них смотреть, и возможно не меньше, чем когда-то (не исключено что и больше), но теперь они стали совершенно другим источником боли, той что стимулировала бездонные топи его тьмы, наполняя его кровь и разум исключительной силой неумолимой необратимости — твоего приближающего беспощадного фатума, моя девочка.
Пару раз он и в самом деле по подсказке Алекса делал с них копии и бросал в огонь один снимок за другим. Да, что-то определенно он испытывал в те минуты, но только это мало чем походило на тот кошмарный вечер в Рейнхолле, ничего близкого к его смертельному эффекту. Хотя, чему тут удивляться? Не тот антураж и абсолютно иное состояние с восприятием.
Боль тоже способна тебя переродить буквально до основания и, слава богу, это произошло, а не оставило тебя в точке циклического падения, навечно зависнув в твоем сознании закоротившей программой тотального самоуничтожения. Не важно, как и когда это происходит и какой именно толчок или сдвиг во времени, пространстве, в сознании, в самом организме запускает этот долгожданный режим перезагрузки с полной переустановкой сущности и внутренних сбоев. Это может быть что угодно (и возможно в его случае та самая сессия с нижней Амелией), но в том то и дело, что это не бывает результатом томительного блуждания в потемках, в бесконечных лабиринтах твоего убивающего отчаянья или долгожданным эффектом долгого хронического лечения. Оно подобно вспышке неожиданного озарения, кратковременного шока… Да, разрядом эклектического тока, который запускает твое остановившееся сердце заново, режет твои легкие свежим глотком чистого кислорода, заставляя очнуться и вспомнить, что ты все еще жив. И тогда ты начинаешь все видеть и чувствовать по другому, абсолютно иначе, как и понимать, осознавать на что ты способен, если смотришь вперед — в точку своей новой конечной цели. Ее очертания еще неопределенны и размыты, но в том-то и дело, она реальна и существует, как и все, что связано с тобой, как ты сама под его кожей…
Именно, ее сила в ее ключе — самом обычном, простом и незамысловатом. И как раз в тот момент и происходит осмысление всего произошедшего и всего, что должно произойти. Она резко отступает или разливается по венам неожиданной эйфорией, расслабляет и уже буквально через несколько мгновений запускает режим прокачки обратного отчета, наполняя тебя силами и предвиденьем, которые реально способны снести целые горные цепи на своем пути твоими голыми руками.
Так просто, если не банально?
Может быть, за редким исключением — боль никуда не делась. Иначе, было бы проще отпустить и все забыть, так ведь, Эллис? Но в том-то и дело, эта сила и связана с тобой, с этими фотографиями, с черной памятью, с нашим будущим, ради которого я и жил все эти последние годы. Отпустить — значить простить… Увы, в моем случае это нереально. Одно из двух — или сдохнуть самому или забрать то, что всегда было моим. Да, это похоже на извращенную месть, но… если тебе вдруг придет собственное неожиданное озарение, и ты решишь, что знаешь, как вытравить из моих вен и мутировавших тканей моей черной сущности этот смертельный вирус, что ж, я с удовольствием понаблюдаю за всеми твоими немощными потугами. Только, боюсь, переиграть все твои ошибки и все прошедшее десятилетие будет невозможно, как не выворачивайся и не бейся рыбой об лед. Такое простить нереально. Всех тех, кто к тебе прикасался… постоянно думать и вспоминать об этом, когда смотришь в твое стонущее от запредельного физического наслаждения немощное личико, когда прикасаешься к твоим чувственным зонам, к пока еще чистой и гладкой коже или погружаешься в горячие влажные глубины воспаленного вожделения.
Прости, дорогая, но пройдет еще не один день (а то и целые месяцы), прежде чем что-то изменится, что тоже еще не факт. Я и сам не знаю, во что это выльется и куда меня занесет, но если ты будешь и дальше наслаивать свои ответные ошибки одну за одной, дразнить моего зверя собственной кровью, запахом и вкусом, это может перерасти в бесконечный апогей нашей обоюдной смертельной вечности. А если я распробую один из самых желанных наркотиков своей десятилетней мечты — полусладкое гранатовое вино твоей боли, я уже попросту не смогу остановиться. Ибо ни одна наркотическая зависимость не сможет сравниться с этой. Пить твою боль, каплей за каплей, секундой за секундой, ударом за ударом твоего отчаянного сердечка… Ради этого стоило и умереть.
Говорят, боль можно выбить болью… что ж, Эллис… я выбью ее твоей…
Как легко сорваться с неба… Оказывается, для этого многого и не требуется, всего лишь осознание того факта, что крыльев у меня никогда не было, что я поднялась так высоко и свободно не по своему желанию и воле, это были твои крылья, твои руки, титановая клетка твоих неразрывных объятий держала меня, когда ты уносил нас за пределы стратосферы, в глубины черно-красных галактик твоей вселенной. Вознести на такую запредельную высоту, чтобы в одно мгновение разжать пальцы и отпустить?..
Боже, как я не убилась сразу же, и почему меня не размазало по твоим ледяным зеркалам твоего Черно-Красного Зазеркалья, не стерло в кровавую пыль и не смешало на веки с их острыми осколками? Я же чувствовала, что была на грани от этого, за одно микро-мгновение до реального разрыва сердца. Ты ведь и не собирался ничего предпринимать для того, чтобы остановить это падение. Просто сидел, как тот пресыщенный патриций или прокуратор, утомленный бесконечными приемами и прошениями от уличного сброда и городской челяди. Сидел и наблюдал (разве что еще не зевал или не скрывал желания зевнуть), как я насильно заставляю себя подняться, сделать все возможное, чтобы не пошатнуться, не вздрогнуть и, не дай бог, не упасть и особенно перед тобой… не растянуться в твоих ногах в нелицеприятной позе падшего бескрылого ангела, свергнутого твоей безжалостной рукой всемогущего вседержителя.
Ты же видел, что со мной, может даже чувствовал, но ни черта не сделал. Не пошевелил и пальцем, если не наслаждался этой картиной до самого моего последнего шага к порогу твоего кабинета.
Господи, будь кто другой на твоем месте, другое время и другая ситуация, но… бл**ь… ЭТО БЫЛ ИМЕННО ТЫ. И я не могла тебя не ощущать, не чувствовать твоего гребаного взгляда. Нет, ты не мог иначе и уж тем более просто скользить/прожигать мне им спину. Тебе обязательно надо расплавить мне весь позвоночник и буквально, раскромсать на мне кожу реальными физическими порезами, снять неспешными движениями расслабленных пальцев лоскут за лоскутом. Тебе было мало наблюдать за моим падением, ты пропускал всю его агонию через собственные рецепторы своих пальцев, через натянутые на них от меня красные нити?..
Неужели я и вправду могла допустить в свою голову столь нелепую мысль, что между нами могло опять что-то возникнуть? Что я приду в твой кабинет, взгляну в твое лицо, в глаза и наконец-то увижу в них, в тебе моего Дэнни? Что ты вот так вот, вдруг ни с того ни с сего, улыбнешься и окутаешь своими успокаивающими объятиями, прижмешь к груди, к плечу, спрячешь от всего того кошмара, который мне пришлось пережить и испытать по твоей же вине и скажешь… что это была всего лишь злая шутка… ты просто хотел меня напугать, может даже слегка отомстить, но не превращать все эти дни в мой дальнейший персональный Армагеддон.
Боже, сколько мне еще нужно наглядных доказательств и новых пережитых падений с последующими воскрешениями, чтобы окончательно это осознать? Ты не мой Дэнни. Ты абсолютно чужой для меня человек. Я не знаю тебя, не знаю кто ты и, самое страшное, не знала тебя никогда. Ты, мать твою, Дэниэл Мэндэлл-младший, президент крупнейшей в нашей стране монопольной рекламной компании, любящий муж Реджины Спаркс и заботливый отец своего единственного сына… И самое ужасное во всем этом — я совершенно не знала, что было бы, если бы я так и не смогла уйти от тебя десять лет назад. Чем бы на самом деле закончилось наше обоюдное безумие, если бы мы сознались тогда в своих чувствах друг другу? Какой бы была для меня твоя любовь и чем таким она отличалась от твоей сегодняшней ненависти? Смогла бы я выжить в ее бездонных глубинах или захлебнулась бы в ней раньше, чем в боли уготованной для меня тобой в моем ближайшем будущем?
ebooksa