– Это просто его причуда, – ответила она. – Он все что-то бормочет и разговаривает сам с собой; тебе не нужно обращать внимания на то, что он говорит в такие минуты. Он в самом деле сам не свой. Пойду скажу ему, что ты дома.
Она направилась по коридору в гостиную.
Мэри подошла к кухонному столу и налила себе стакан воды. В горле у нее пересохло, руки дрожали. "Какая я дура", – подумала она. Только что на болотах, казалось, ничто не могло ее испугать, но стоило ей очутиться в трактире, как мужество покинуло ее, она затрепетала и занервничала, как ребенок.
Тетя Пейшнс вернулась.
– Он успокоился, – прошептала она. – Задремал в кресле. Теперь может проспать до вечера. Мы поужинаем с тобой, чтобы пораньше покончить с этим.
Для тебя есть кусок холодного пирога.
У Мэри пропало всякое желание есть, она с трудом глотала. После второй чашки горячего чая она отодвинула тарелку. Обе молчали. Тетя Пейшнс все время пугливо поглядывала на дверь. Когда с ужином было покончено, она молча убрала со стола. Мэри подбросила немного торфа в огонь и подсела к очагу.
Поднимавшийся вверх горьковатый сизый дым ел глаза; тепла же почти не прибавилось.
Вдруг из холла донеслось хриплое надсадное дыхание часов. В тревожной тишине дома грозно раздалось шесть ударов. Мэри слушала с замиранием сердца.
Казалось, прошла целая вечность, пока не отзвучал, гулко прокатившись по всему дому, последний удар. Медленное тикание часов продолжалось, и из гостиной не доносилось больше ни звука. Мэри вздохнула свободнее. Тетя Пейшнс сидела у стола, низко наклонив голову, и при свете свечи пыталась вдеть нитку в иголку. Поглощенная своим занятием, она сжала губы и наморщила лоб.
Длинный вечер подходил к концу, а в гостиной по-прежнему стояла мертвая тишина. Голова Мэри отяжелела, глаза слипались. Сквозь дрему она слышала, как тетя тихо отодвинула стул и положила свое шитье в шкаф, а потом прошептала над ее ухом:
– Я пошла спать, дядя теперь уже не проснется. Должно быть, он устроился там на ночь, тревожить его не стану.
Мэри пробормотала что-то в ответ; из коридора послышались легкие шаги и скрип ступенек, дверь наверху тихо закрылась.
Девушка чувствовала, как все больше проваливается в сон, голова ее опустилась на грудь. Мерное покачивание маятника превращалось в ее сознании в звук тяжелых медленных шагов: раз… два… раз… два… Шаги следовали один за другим. Мэри видела во сне болота и журчащий ручей. Она шла, и ноша на ее плечах была непомерно тяжелой… Если бы она могла опустить ее хоть ненадолго и прилечь на берегу, отдохнуть, уснуть… Ей было очень холодно, ноги насквозь промокли. Надо бы взобраться повыше, подальше от воды…
Очаг совсем погас. Мэри открыла глаза и обнаружила, что лежит на полу рядом с кучкой белого пепла. На кухне было холодно и темно – свеча еле горела. Она зевнула, ежась от холода, вытянула вперед онемевшие руки и, подняв глаза, вдруг увидела, как дверь на кухню тихо и медленно открывается.
Опершись руками о пол, она замерла в испуге. Минуло несколько мгновений, но ничего не произошло. Дверь опять слегка приоткрылась и вдруг распахнулась настежь, громко ударив о стену. Вытянув перед собой руки и покачиваясь, на пороге вырос Джосс Мерлин.
Вначале девушка подумала, что он не видит ее. Уставясь в стену прямо перед собой, Джосс замер, словно не решаясь войти. Он стоял, не издавая ни звука. Мэри казалось, что в наступившей тишине слышно, как громко стучит ее сердце, и она низко пригнула голову. От Джосса ее отделял кухонный стол.
Дядя медленно повернулся и некоторое время молча смотрел в ее сторону. Когда он наконец заговорил, голос его звучал хрипло и напряженно, еле слышно.
– Кто здесь? – спросил он. – Что ты тут делаешь? Почему не отвечаешь?
Его бледное лицо было похоже на серую маску, налитые кровью глаза смотрели, не узнавая. Мэри затаилась.