– Двойной барыш, Мэри Йеллан. А ты получишь новое платье, коли поможешь мне. Нечего улыбаться и пожимать плечами. Терпеть не могу неблагодарности. Что это с тобой нынче? Румянец сошел, глаза потускнели.
Тошнит тебя, что ли? Или живот болит?
– Я не выходила из дому с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, – отвечала она. – Сидела у себя наедине со своими мыслями, а это ох как невесело! Просто состарилась за четыре дня.
– Жаль, что нынче ты не так хороша, – продолжал он. – А я-то воображал, что прискачу в Лонстон с красоткой, парни будут заглядываться на тебя и мне подмигивать. Отчего ты так сникла? Не ври мне, Мэри, я не настолько слеп, как ты думаешь. Все-таки что приключилось в "Ямайке"?
– Ничего не приключилось. Тетушка возится на кухне, а дядя сидит с бутылкой бренди у себя и держится за голову. Одна лишь я изменилась.
– Приезжих больше не было?
– Нет, насколько мне известно. Во двор трактира никто не заезжал.
– Рот у тебя, как каменный, под глазами синяки, вид измученный. Мне встречалась одна такая женщина, но у нее были на то причины. Ее муж ушел в море на целых четыре года; только недавно воротился, из Плимута приехал. А у тебя что за причина? Или ты все обо мне думаешь и тоскуешь?
– Как не думать, – отвечала она, – думала… кого раньше повесят, тебя или твоего братца. Но что проку гадать.
– Если Джосса повесят, то по его собственной вине, – произнес Джем.
– Когда человек сам набрасывает веревку себе на шею, никуда ему не деться – точно повесят. А он прямо-таки лезет на рожон. И когда грянет гром, никто не принесет ему бутылочку бренди. Висеть он будет трезвым.
Они ехали не спеша, оба молчали. Джем поигрывал кнутом. Мэри обратила внимание на его руки. Краешком глаза она заметила, что кисти их были длинные и тонкие, в них угадывалась та же сила и то же изящество, что и у его брата.
Но эти руки привлекали, а те отталкивали. Впервые она поняла, как зыбка грань между ненавистью и любовью. От этой мысли она вся съежилась. А что, если бы рядом с ней сидел Джосс, такой, каким он был лет десять или двадцать назад? Она содрогнулась от страшной картины, что нарисовало ее воображение.
Теперь она знала, отчего ненавидит своего дядю.
Голос Джема прервал ее мысли.
– На что это ты так смотришь? – спросил он.
Мэри отвела взгляд и принялась смотреть вперед.
– Я обратила внимание на твои руки, – коротко ответила она. – Они у тебя, как у твоего брата. Сколько нам еще ехать по этой пустоши? А что это вьется впереди, не столбовая ли дорога?
– Мы свернем на нее подальше, мили через две-три. Так ты, значит, обращаешь внимание на мужские руки? Вот уж никогда не подумал бы.
Оказывается, ты все-таки женщина, а не чуть оперившийся деревенский парнишка. Ну, так расскажешь, почему просидела четыре дня молча в своей комнате, или хочешь, чтобы я сам догадался? Женщины любят напускать на себя таинственность.