Они внимали священнику с тупым и торжественным видом, разинув пасти и сложив в молитве копыта. Морды были выписаны тщательно, как будто каждая олицетворяла живую душу, но у всех было одинаковое идиотское выражение ничего не понимающих, ко всему безучастных существ. Проповедником в черной мантии, с венчиком белых волос, был сам Фрэнсис Дейви. У него была волчья морда, и он издевательски скалился, глядя на внимающее ему стадо.
Это была насмешка, кощунственная, пугающая. Мэри быстро перевернула рисунок и положила его назад, задвинув ящик. Она отошла от стола и снова села в кресло у камина. Ей было не по себе. И зачем только она полезла в этот ящик! Словно заглянула в чужую душу, не имея на то никакого права. Это должно было оставаться между автором рисунка и Богом.
Послышались шаги по дорожке. Девушка поспешно поднялась и отодвинула лампу от кресла, чтобы свет не падал на ее лицо.
Кресло стояло спинкой к двери, и Мэри сидела, ожидая появления викария.
Но он так долго не входил, что она обернулась. Он стоял позади нее, неслышно войдя в комнату через холл. От неожиданности девушка вздрогнула. Он подошел к ней.
– Простите меня, – произнес он, – вы не ждали, что я так скоро вернусь. Я вторгся в ваши мечты.
Она покачала головой и пролепетала слова извинения. Он снял пальто, остановился у камина, в своем черном облачении, и спросил, как она чувствует себя и как спала.
– Вы уже поели? – поинтересовался он и, когда она ответила отрицательно, вытащил из кармана часы и сверил их с настенными. Было без нескольких минут шесть.
– Мы уже как-то ужинали вместе, Мэри Йеллан. Поужинаем и сегодня. Но на сей раз, если не возражаете, стол накроете вы. Поднос с едой на кухне.
Ханна должна была все подготовить, и беспокоить ее мы не станем. А я тем временем напишу с вашего позволения несколько строк.
Мэри заверила его, что чувствует себя вполне отдохнувшей и будет только рада помочь. Он кивнул головой и со словами: "Тогда без четверти семь", – повернулся к ней спиной, давая понять, что хотел бы остаться один.
Мэри направилась на кухню, все еще испытывая некоторое смущение от его неожиданного появления и радуясь, что у нее есть полчаса, чтобы прийти в себя. Она была явно не готова к разговору с ним. Может быть, он наскоро поужинает и вернется к письменному столу, оставив ее наедине со своими мыслями. Лучше бы она не открывала этот злосчастный ящик; карикатура никак не шла у нее из головы. Она чувствовала себя как ребенок, который узнал секрет, тщательно скрываемый от него родителями, и теперь мучается от вины и стыда, боясь проболтаться. Она предпочла бы поесть в одиночестве, и лучше бы он обращался с ней как с прислугой, а не как с гостьей. Сейчас же она не знала, как держаться с ним: он был учтив и обходителен, но при этом не считал неудобным отдавать ей распоряжения. На кухне Мэри почувствовала себя увереннее в атмосфере знакомых ей запахов и не спеша занялась ужином.
Башенные часы отбивали каждую четверть. Мэри хотелось, чтобы они замедлили свой ход. Вот уже пробило три четверти, и он, наверное, уже ждет ее. Взяв поднос, она направилась в гостиную, очень надеясь, что выражение ее лица не выдаст ее душевного состояния.
Фрэнсис Дейви стоял спиной к камину. Стол был придвинут ближе к огню.
Мэри не смотрела на викария, но почувствовала на себе его испытующий взгляд.
Ее движения сразу сделались неловкими. Она заметила, что он сложил мольберт и поставил холст к стене. А вот письменный стол впервые на ее памяти находился в полном беспорядке и был завален бумагами и письмами. В камине догорали листы бумаги.
Они сели за стол, и он предложил ей кусок холодного пирога.
– Неужели Мэри Йеллан настолько утратила свое любопытство, что даже не хочет спросить меня, как я провел день? – насмешливо произнес он наконец.
Девушка покраснела, вновь испытывая острое чувство вины.
– Разве ваши дела должны меня касаться? – спросила она.