— Что это? — вопрос о следующей встрече был забыт едва не моментально.
— Стандартные банковские формы для заполнения паспортных и прочих данных. Хочу открыть на тебя несколько кредиток, накопительный счет и персонифицированную карту. И еще что-то нужно придумать в ближайшее время с твоим жильем. Мне всего моего воображения не хватает, когда я думаю, в каких условиях ты сейчас живешь.
— Банковский счет и кредитки?.. — до фразы про решение моего возможного будущего переселения мой мозг еще не успел доползти. Пока что мои глаза тупо смотрели на папку с распечатками.
— Да, чтобы ты не дергалась в поисках денег, когда они тебе могут понадобиться, да и меня не дергала тоже. Выделять зарплату или аванс после каждой нашей встречи для меня это… не совсем этично. Тем более, главная цель наших отношений, во всяком случае для меня, заключается не в строго деловом соглашении по купле и продаже, а в нечто большем. Как я уже говорил, то, что невозможно купить за деньги. Поэтому не тяни с бумагами. Скорей всего, еще понадобится твое личное появление в банке, чтобы сделать снимок твоего портрета в режиме реального времени. В общем, согласуем это чуть позже. А на счет следующей встречи…
Он нагнулся ко мне еще ближе, окончательно обдав меня терпким облаком туалетной воды с едва уловимым эфиром его собственного исключительно обособленного и чисто мужского запаха. Вот теперь меня пробрало по-настоящему, под осязаемым прессом его пристального взгляда и нежного касания пальцами моего лица.
— Как правило, я всегда оставляю часы столь редкого для меня досуга на выходные, но, боюсь, в этот раз у меня банально не хватит терпения. Ждать целых пять дней… Я точно не смогу думать ни о чем другом, кроме как о нашей с тобой встречи. Поэтому лучше снять этот зуд раньше. Скажем, в среду вечером, после того, как я постараюсь справиться с большей частью незавершенных дел. Даже если и не получится, хрен с ним. Так что заполняй поскорее документы и готовься к новой встрече. Я обязательно тебе позвоню, чтобы уточнить оставшиеся нюансы. А теперь вставай, в ванную и завтракать. Водитель тебя потом сразу же отвезет в общежитие.
Само собой, закончилась данная прелюдия не совсем предсказуемым поцелуем в лоб. Хотя мне и хватило этих трех секунд, чтобы вспомнить кое о чем еще.
— А почему вы меня называете Стрекозой?
Как же мне нравится эта его мягкая, буквально омолаживающая на целый десяток лет улыбка. И она совсем не похожа на улыбку его сына, вот вообще никак и ничем. И, слава богу.
— Как-нибудь обязательно расскажу, как только появится для этого побольше времени. А пока что мне хочется использовать последние минуты перед уходом совсем для другого действа, более важного и ценного. — последние слова он проговорил мне уже в губы на головокружительно близком расстоянии.
И как это у него выходит? Лишь одним касанием дыхания и ласкающим взглядом вызывать у меня легкую асфиксию и не вполне здоровую аритмию. А дальше — по граням чистейшего безумия. Вначале невесомым, а потом уже несдержанным натиском сминая мой рот. Буквально вторгаясь (или накрывая) нестерпимо возбуждающим поцелуем, от которого невозможно ни задохнуться, ни застонать и не поддаться в импульсивной несдержанности навстречу своему совратителю. И, само собой, перевозбудиться, поскольку терпеть такое в абсолютно пассивном состоянии просто нереально. Наверное, это станет еще одним моим одержимым пристрастием.
— Делай все, что я сказал и будь хорошей девочкой вплоть до вечера среды. Я тебе скоро позвоню.
Черт, кажется, у меня опять кружится голова, особенно от его потемневшего взгляда и чуть понизившегося до легкой хрипотцы голоса. Видимо, это следующий кандидат на очередной мой фетиш. Даже ответить, как следует не получилось, разве что кивнуть и в полной беспомощности проводить уход Глеба немного разочарованным взглядом.
Такое ощущение, будто за один вчерашний день я успела пережить целую жизнь, хотя вполне возможно, что так оно и было. Пропустить через себя за раз столько всего. И если бы не Стрельников-старший, не представляю, как бы мне пришлось справляться с таким бешеным накалом происходящих со мной событий и связанных с ними эмоций. У меня бы точно голова лопнула или крышу безвозвратно сорвало, а потом бы еще три дня лихорадило от всего этого безумия.
Разве такое возможно? Или это только со мной могло произойти? Кирилл и Глеб?.. У судьбы не просто извращенное чувство юмора, а именно больное на всю голову и вывернутое наизнанку. Другого объяснения я банально не нахожу. И думать об этом прямо сейчас?.. Нет. Ни за что на свете. Хватит с меня и вчерашних потрясений. У меня проблемы куда поважнее дел сердечных. Я должна думать о семье. Мне нужно подгадать и время, и подходящий момент, чтобы поговорить об этом с Глебом. Если он действительно надумал открыть для меня счет и оформить кредитки мне все равно придется уточнять, сколько я могу тратить на себя и каков лимит моих месячных расходов. Тем более, у меня все равно не поднимется рука спускать эти деньги на свои личные нужды. Пока я не погашу родительские долги, о прочих глупостях можно забыть. Но ведь Глеб об этом не знает и станет ждать от меня совершенно других действий…
А вдруг его сыночку ударит очередной струей мочи в голову, и Кирюшеньку осенит гениальная мысль начать меня преследовать. Я, конечно, стараюсь об этом не думать, прогоняя из головы все связанные с его появлением воспоминания, но… Это же просто невозможно. Невозможно так просто забыть, КАК он на меня тогда смотрел и какие у него были при этом глаза. Проще свихнуться или сделать лоботомию, чем как-то вырезать его образ из своей памяти и выдрать с корнями сводящие к нему с ума чувства. Почему, мля?.. Почему именно сейчас? Не через год или два, а СЕЙЧАС?..
— Кир, что ты тут делаешь? Глеб Анатольевич тебя вроде не вызывал.
— А что, я уже не могу по личной инициативе устроить ему спонтанный визит вежливости? — я едва не буквально ввалился в приемную кабинета отца (разве что не открыл двери с ноги), чем заставил сидящих там секретарш ощутимо занервничать. Младшая, вроде Настенька, лишь молча вытаращила на меня свои умеренно раскрашенные глазенки и навострила очаровательные маленькие ушки на нужный звуковой диапазон. Заговорила со мной старшая — Марьяна Сергеевна, совершенная картинка сорока двух лет, на которую вполне может потечь слюна у любого более юного, чем я, молодняка. Но отец взял ее, как ни странно совсем за другие проф. качества, и до сего момента она выполняла их на зависть всем конкурентам идеально.
— Нет, не можешь. И ты прекрасно это знаешь без меня. — помнится, она где-то года два называла меня на "Вы", пока однажды не сдалась… в одной из уборных компании, а потом в последний раз на столе моего кабинета. За что я потом получил звездюлей от любимого родителя по самые помидоры, а Марьяша чуть было не лишилась рабочего места без выходного пособия. Пришлось по полной внимать всем гласным и негласным правилам корпоративного устава, как говорится, от и до. И, такое ощущение, что при встрече с ней, я до сих пор его внимаю. Ибо подобные проколы сложно простить и забыть.
— Но он же сейчас у себя? — я положил перед раскрасневшейся секретаршей ее любимый Таблерон с солью и сахаром в качестве неизменного дара подношения или, проще говоря, самой дешевой взятки.