Черная невеста

Когда все случилось и Флоренс поселилась у дяди, она надеялась, что еще немного – и матушка тоже окажется в этом доме, такая же, как прежде. Или – всякий раз, когда лорд Силбер возвращался домой, – что он позовет Флоренс к себе и скажет, что матушка хочет ее видеть. Но этого не было. Флоренс не разрешали встречаться с матерью долго, почти до пансиона, это ранило, злило и доводило до отчаяния. Лишь отец Сэмюэль мог тут немного помочь: забирал неловкие письма Флоренс к матушке, рассказывал, как проходят ее дни, – конечно, не без упоминания святых и их небесного заступничества. Сейчас, в темной карете дяди, полной взаимного молчания, Флоренс думала о том, что, пожалуй, эти разговоры и заставили ее посвящать несколько дней в месяц благотворительности.

Наверное, ей казалось, что так она может вымолить у святых если не выздоровление для матушки, то хотя бы прощение для самой себя. Но святые оставались немы и равнодушны.

Уже в пансионе Флоренс получила от матери несколько коротких писем, почти записок, – почерк напоминал детские каракули, а в словах было так много ошибок, что сначала Флоренс подумала, что это розыгрыш.

А потом она стала постарше и увидела мать в доме умалишенных. Одного короткого свидания хватило, чтобы понять: Аделины Голдфинч, урожденной Силбер, в этом мире уже почти не существует.

Флоренс переживала это тяжело, наедине с собой, потому что к тому моменту дядя, холодный, сдержанный, вечно недовольный ею и словно бы стремящийся от нее избавиться, – в общем, дядя Оливер стал совсем-совсем чужим.

– Что-то не так, дорогая племянница? – спросил вдруг он.

Он сидел напротив с прямой спиной, будто не в карете ехал, а восседал на троне в парадном зале, и демонстративно смотрел в окно.

– Простите? – удивленно отозвалась Флоренс.

– У тебя такой вид, будто я везу тебя не на долгожданное свидание с матушкой, а на похороны, – ответил дядя сквозь зубы и снова повернулся к окну.

Флоренс заметила, что его щека дергается, и губы тоже. Казалось, он пытается сдержать рвущиеся изо рта слова, злые и колкие. И совершенно несправедливые.

– Боюсь, дорогой дядя, в той человеческой оболочке, которую мы оба увидим, от моей матушки осталось немногое, – ответила Флоренс.

От изумления рот дяди вытянулся – Флоренс думала, что это фигура речи, но сейчас наблюдала подобное воочию. Глаза стали круглыми, а лицо таким растерянным, будто сама святая Гертруда, покровительница здравого ума и утешительница умалишенных, постучалась в дверь их кареты и попросила подвезти до посвященной ей обители.

Флоренс прикрыла рот рукой. Она сказала то, что думала, – и сказала прямо, не сдерживая себя. И если дядя сейчас разозлится за подобную дерзость…

Но он не разозлился.

Он собрался, снова выпрямился и, положив руки на набалдашник трости, которую взял с собой – видимо, для статусности, – посмотрел на Флоренс уже иначе. Как на того, кто смог его приятно удивить.

– От моей сестры, мисс Голдфинч, в этой, как вы сказали, человеческой оболочке тоже осталось мало, – начал он глухо. Холодные глаза смотрели на Флоренс внимательно и с совершенно незнакомой грустью. – И мне каждый раз больно садиться в карету и отдавать кучеру приказ ехать в обитель Святой Гертруды, потому что я прекрасно знаю, что я там увижу, и никогда не питал иллюзий… В отличие от вас, – он перешел на «вы», как делал всегда, если хотел подчеркнуть, что недоволен Флоренс или даже кем-то из своих родных детей. – Я рад, мисс Голдфинч, что вы наконец достигли возраста, когда ваш ум способен принять тот факт, что… О, я вижу, что еще больше вас расстраиваю. – Губы дядюшки едва не изогнулись в печальной и злой усмешке, но он заставил себя лишь покачать головой. – Мне жаль, дорогая племянница, поверьте. И я рад, что мы, пожалуй, теперь лучше понимаем друг друга.

Флоренс, глаза которой щипали слезы, сжала сиденье ладонями.

– Я всегда ждала…

– Чудес? – спросил дядя, наклонившись к ней.

– Нет! – Флоренс посмотрела прямо в его лицо. – Всего лишь того, что кто-то объяснит мне, что происходит! Мне было пятнадцать, дорогой дядя, когда вы позволили отцу Сэмюэлю отвести меня к матушке, взглянуть на нее не одним глазком сквозь окно, но не подойти ближе. – Она всхлипнула, но взгляда не отвела. – И, поверьте, я прекрасно все понимала!