Черная невеста

Аделина Голдфинч сидела у окна в кресле и, казалось, дремала. Она тоже была белой: серебристые волосы, собранные в высокую прическу, белое платье, или, как оказалось, когда Флоренс присмотрелась, белая рубашка, длинная, из плотного льна. И кожа бледная, как воск.

– Аделина. – Сестра Саманта подошла и мягко дотронулась до спинки кресла. – К тебе пришли.

Она сделала знак Флоренс и лорду Силберу приблизиться. Звук шагов тонул в густом ворсе ковра.

Флоренс бросила взгляд на дядю, но его породистое лицо не выражало ничего: ни презрения, ни удивления, ни печали. Лорд Силбер был бесстрастен, как всегда, – с таким лицом он совершал сделки, наверное, и с таким когда-то выслушивал жалобы Флоренс на одиночество и кошмары.

Аделина Голдфинч медленно пошевелилась. Возможно, она и правда дремала и сейчас медленно просыпалась. Возможно – и Флоренс испугала эта мысль, – настолько ослабла, что даже мелкие движения давались ей с трудом.

Она подошла к матери так близко, что увидела, как дрогнули белесые ресницы, как открылись светлые, выцветшие глаза. Сетка морщинок вокруг них сложилась так, словно Аделина привыкла улыбаться. Голубоватые вены проступали под тонкой кожей.

– Кто пришел? – спросила она, моргнув.

На лице появилось рассеянное, очень жалкое выражение.

– Те, кто очень хотел тебя видеть, – отозвалась сестра Саманта. – Мисс Флоренс Голдфинч и лорд Оливер Силбер.

Аделина задумалась. Ее рассеянный взгляд уперся во Флоренс, белые брови сошлись на переносице, как у человека, который пытается что-то вспомнить или решить сложную задачу. Флоренс заметила нити седины в и без того светлых волосах.

Седины было много. Куда больше, чем у дяди.

– Очень хорошенькая девушка, – сказала Аделина, повернув голову к сестре Саманте. – Такие красивые волосы… как тусклое красное золото.

Сердце Флоренс екнуло, а губы свело от подступивших слез.

– Мне попросить мисс Голдфинч подойти еще ближе? – спросила мягко сестра Саманта. – Может быть, ты хотела бы сделать наброски с нее? Аделина рисует, – добавила она, посмотрев на лорда Силбера. Нежность, с которой она говорила с подопечной, сменилась спокойной вежливостью, даже холодцой. – Я склонна считать, милорд, что это помогает ей преодолеть барьер, который мешает воспоминаниям в ее голове.

Аделина тем временем протянула руку – худую настолько, что плотный манжет на запястье болтался и виднелась косточка на сгибе. Пальцы у нее тоже были бледными, будто слепленными из воска, с прозрачными короткими ногтями. Флоренс поняла этот жест легко – матушка звала ее, просила подойти еще немного.

И Флоренс подошла.

– Прелестное дитя, – сказала Аделина. Голос ее все еще был слабым, а слова она произносила медленно. Будто бы не помнила, как говорить, и заставляла связки и язык шевелиться с заметным усилием. – Подойди к окну, будь так добра! Там больше света.

– Флоренс, – окликнул лорд Силбер строго, как маленьких детей предостерегают от того, чтобы взять лишнюю конфету или поднять с земли грязный, но такой красивый камушек.

Флоренс не вняла. Она вышла вперед и встала у окна, прямо рядом с полупрозрачной шторой, зачем-то закрепленной у пола рядом небольших крючков. От окна тянуло легким сквозняком, штора надувалась, было прохладно и нервно.

И лавандой пахло так горько, что хотелось чихать.