Мечта для нас

22
18
20
22
24
26
28
30

Пока еще могу.

Мы оба этого хотели.

Я слегка подтолкнула Кромвеля, заставив поднять голову, и прижала ладони к его щекам. Он посмотрел на меня снизу вверх, и мгновение я любовалась его лицом, впитывала каждую черточку. Пусть в моей памяти он навсегда останется таким, беззащитным и открытым, как сейчас, когда он впустил меня в свое сердце. Я останусь там навсегда.

Мне бы хотелось остаться в его сердце навечно.

Наклонившись, я прижалась губами к его губам, чувствуя соленый привкус его слез и холодный – дождя. Я взяла его за руку и потянула за собой, к кровати.

Слова нам не требовались. Я не хотела отбрасывать тень на идеальную музыку, отзвук которой еще дрожал в воздухе. Сейчас в комнате остались только мы с Кромвелем и тишина, только это целительное молчание.

Я шагнула к юноше и дрожащими руками потянула вверх край его свитера, так что обнажился живот, покрытый причудливыми узорами. Кромвель стянул свитер через голову, за что я была ему очень благодарна, и бросил на пол. Я коснулась его смуглой груди, она вздымалась и опадала под моими пальцами. От его взгляда у меня подкосились ноги.

Обожание.

Я подалась к нему, поцеловала его грудь и услышала, как дыхание стало хриплым. Он позволял мне вести. Мой английский парень только что показал мне свое неприступное сердце.

Я подняла руки и стала расстегивать пуговицы пижамы, но пальцы уже так ослабли, что у меня ничего не получалось. Кромвель подошел ближе, мягко взял меня за запястья, поднес мои руки к губам и стал целовать пальцы, один за другим. У меня задрожала нижняя губа при виде этого зрелища. Потом он направил мои руки, так что они обняли его за талию, а сам наклонился и стал меня целовать – легко, почти невесомо, так что наши губы едва соприкасались. Я почувствовала, что он расстегивает пуговицы пижамы.

Я провела ладонями по его торсу, и холодная кожа под моими руками становилась теплой. Кончиками пальцев я обводила контуры татуировок: спирали, ноты, повисшие на изогнутом нотном стане, щит, выбитый в центре груди, и красную ленту под ним с надписью «Папа».

При виде этой татуировки у меня защемило сердце, а потом пижамная рубашка распахнулась, и я заставила себя глубоко вдохнуть, а потом выдохнуть, зная, что сейчас видит Кромвель. Под рубашкой у меня ничего не было, только шрам – настоящая я.

Кромвель смотрел на результат моей многолетней борьбы, и я затаила дыхание, испугавшись, что зрелище покажется ему слишком уродливым. Я боялась, что…

Из моего горла вырвался тихий всхлип: Кромвель наклонился и прижался губами к вздувшейся коже. Он целовал шрам сверху донизу, каждый дюйм проклятого рубца, говорившего миру о моем неполноценном сердце. Я задрожала всем телом.

Кромвель сжал мое лицо в ладонях. Рубашка упала на пол, и мы остались стоять, открытые друг другу.

– Ты прекрасна, – прошептал он.

Эти слова, этот голос ласкали мой слух, как дивная симфония.

Я улыбнулась – меня хватило только на такой ответ, все слова вылетели из головы, потому что Кромвель нежно меня поцеловал. Мы избавились от остальной одежды, и юноша, не отрываясь от моих губ, опустил меня на кровать и лег рядом.

Он целовал и целовал меня, и я чувствовала себя такой желанной, мне не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась. Мы занимались любовью, глядя в глаза друг другу, и я чувствовала, что Кромвель послан мне небом. Он вошел в мою жизнь именно тогда, когда я больше всего в нем нуждалась. Когда начнется настоящая борьба, мне понадобятся все возможные союзники, которые захотят встать на мою сторону.

Я отвела темную прядь волос, упавшую ему на глаза; мы оба тяжело дышали. Мои руки скользнули по его щекам, но он снова поймал их и стал целовать пальцы. Словно он поклонялся мне как божеству. Словно благодарил меня уж и не знаю за что. Но мне тоже хотелось, чтобы со мной он чувствовал себя желанным.