Интересно, почему она об этом умолчала? С другой стороны, я ведь никогда не спрашивал. Я просто решил, что она услышала о знаменитом композиторе в музыкальной среде, в которой я тогда вращался. Но сейчас я был так измотан, что больше не мог задаваться никакими вопросами.
– Спокойной ночи, профессор.
Я ушел, оставив Льюиса наедине с его внутренними демонами и искушениями, и отправился к себе в общежитие. Ноги налились тяжестью, словно к ним привязали тяжеленные гири. Когда я наконец вошел в комнату, там все убрали – наверное, постарались университетские уборщицы. Остался только слабый запах в том месте, где кровь Истона натекла на деревянный пол. Обрывки плакатов с пола подмели. Я принял душ, после чего сел на край кровати и стал смотреть на стены, раскрашенные черной краской: Истон намалевал на них множество глаз. Казалось, они следят за каждым моим движением.
Совершенно обессиленный, я лег на кровать, вытащил телефон, набрал имя Бонни и отправил ей сообщение:
Простые слова, но для меня они были важнее целого мира.
Проснулся я от стука в дверь, сонно потер глаза и откинул одеяло.
Толстые шторы на окне были задернуты, но сквозь щель между ними в комнату просачивался солнечный свет. Слышалось пение птиц.
Открыв дверь, я застыл на пороге: в кресле-каталке сидела Бонни и смотрела на меня. Я сглотнул, потом сипло выдохнул:
– Фаррадей.
В конце коридора стоял мистер Фаррадей; прежде чем уйти, он обернулся и слегка улыбнулся при виде меня.
Тонкие пальцы скользнули в мою ладонь. Бонни смотрела на меня снизу вверх усталыми глазами, губы у нее дрожали.
– Бонни, – прошептал я и крепко сжал ее руку. В конце концов я отпустил ее и, взявшись за ручки кресла, вкатил его в комнату. Когда я закрывал дверь, Бонни тихо охнула.
У меня внутри все упало. Девушка прижала пальцы к губам и огромными глазами смотрела на изуродованную стену. Я попытался встать перед ней и так развернуть ее кресло, чтобы она не смотрела направо, да только не успел. По щекам Бонни потекли слезы, когда она увидела испачканный кровью пол.
Я сорвал со своей кровати одеяло и накрыл пятна, потом наклонился к Бонни и пальцем приподнял ее подбородок. Она наконец отвела взгляд от одеяла.
– Тебе не нужно это видеть.
Бонни кивнула, но потом подалась ко мне, прижалась лицом к моей шее, и ее прорвало. Она рыдала, выпуская накопившуюся в душе боль.
Я крепко ее обнимал, чувствуя, как закипают в душе эмоции, с которыми так трудно бороться. Девушка так долго плакала, что под конец начала задыхаться. Я сжал ее лицо в ладонях и заставил поднять голову.
Щеки ее были мокрыми, а кожа бледной от недостатка свежего воздуха.
– Дыши, малышка, – велел я ей. Паника грозила захлестнуть меня с головой, но я справился, когда Бонни стала глубоко дышать.