Мата ждал.
– Мне снились кошмары, в которых он спрашивал, удалось ли вам осуществить свои мечты.
Лицо Маты дрогнуло.
– Но в последнее время кошмары прекратились. Тогда я подумала, что его душе не хватает энергии, и попросила купца, отправившегося в Пан, воскурить благовония и принести жертвы на могиле Мадо. Он вернулся и рассказал мне, что плита на его могиле самая большая на всем кладбище и что вы приказали солдатам гарнизона класть на нее свежие хризантемы каждый день. Более того, вы велели поступать так со всеми могилами восьми сотен солдат, которые последовали за вами с Туноа и погибли в сражениях. Это щедрый поступок.
Мата промолчал, и Мира отложила пяльцы.
– Во-вторых, я хочу показать вам это. – Она встала, подошла к маленькому походному сундучку, стоявшему в углу, и вернулась с предметом, завернутым в ткань.
– Что это?
Мира молча передала ему сверток, и Мата, развернув его, обнаружил костяной кинжал, однажды он уже видел такой рядом с мертвым телом дяди. Туфи с прискорбием сообщил ему, что кинжал принадлежал принцессе Кикоми, любовнице Киндо Мараны и убийце Фина.
– Ваши враги хотят использовать меня, чтобы добраться до вас.
Мата смотрел на нее и не понимал, что чувствует. Неужели предательство будет сопровождать его всю жизнь?
– Однако мне надоело быть инструментом в чужих руках, – продолжила Мира. – Я хочу жить так, как мне нравится.
Мата бросил кинжал на пол, резко развернулся и вышел из комнаты.
Мира вернулась к вышиванию.
Теперь ее стиль стал более абстрактным, полным энергии и намеков, а не отображением реальности. Несколько резких стежков, дающих лишь представление об очертаниях, показывали Мату на фоне случайных линий и хаотических цветных пятен; тщательно созданный мир распадался на глазах. Она вышивала звездные вспышки, исходившие от него: в равной степени вращающиеся мечи и цветущие хризантемы. Мате казалось, что он увядает в ее руках, превращаясь из реальности в легенду.
Он вставлял в изящные рамки каждый из вышитых ею платков и дарил тем, кто доставлял ему удовольствие или совершал достойный поступок. Его командиры и советники соперничали между собой за то, чтобы получить вышивку Миры, символ уважения гегемона. Казалось, Миру все это забавляло, однако вовсе не интересовала дальнейшая судьба ее работы.
Однажды Мата вернулся в конце очередного дня сражений, утомленный, пропахший кровью и смертью, и, не потрудившись вымыться, сразу направился в покои Миры.
Сохраняя неизменное спокойствие, она спросила, не хочет ли он остаться и с ней пообедать.
– Моя служанка согреет воды для ванны, а я приготовлю на пару карпа, которого купила сегодня на рынке. Вы ведь давно не пробовали блюд Туноа?
В предложении Миры остаться не было покорности или соблазна. Она не попросила его рассказать о подвигах на поле сражения, не выразила восхищение доблестью или силой, а, как всегда, перечислила самые простые вещи, которые они могли разделить.
Мата понял, что она ведет себя с ним как с другом, а вовсе не как с гегемоном островов Дара, подошел к ней, притянул к себе и коснулся губ. Мата чувствовал, как трепещет ее сердце: словно птица, попавшая в силки. Мира уронила руки, державшие иглу и пяльцы с вышивкой, и через мгновение ответила на поцелуй.