Он отстранился и посмотрел ей в глаза. Мира не отвела взгляда, и Мата вдруг понял, что, кроме Куни Гару, никто больше не выдерживал взгляд его сдвоенных зрачков.
– Теперь я тебя поняла, – проговорила Мира. – Теперь я знаю, почему никогда не смогу вышить твой портрет так, чтобы ты был на себя похож.
– Скажи мне.
– Ты напуган. Тебя беспокоят легенды, которые сопровождают твой нелегкий путь, и твоя тень, живущая в сознании других людей. Все вокруг боятся тебя, и ты начал верить, что так и должно быть. Все вокруг льстят, и ты начал верить, что всем так и следует поступать. Все вокруг тебя предают, и ты начал верить, что заслуживаешь предательства. Ты стал жестоким не из-за того, что хочешь таковым быть: просто думаешь, что люди ждут именно такого поведения, совершаешь свои поступки потому, что веришь: идеальный Мата Цзинду желает их совершить.
Мата покачал головой:
– То, что ты говоришь, не имеет смысла.
– Ты хочешь видеть мир вполне определенным и разочарован, что он совсем другой. Но ты сам часть этого мира и боишься, что твоя смертная плоть не сможет соответствовать твоим мечтам о себе. И тогда ты придумал для себя новый облик, который, как тебе кажется, упрощает тебе жизнь, облик жестокого, жаждущего крови, смерти и мести человека, чья гордость оскорблена, а честь запятнана. Ты стер самого себя, заменив настоящего человека словами из старых и мертвых книг.
Мата снова ее поцеловал.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Ты вовсе не плохой. Тебе не нужно бояться. В тебе есть и страсть, и сострадание, но ты запер свои чувства, считая их признаком слабости, делавшей тебя похожим на других, недостойных людей. Зачем ты так поступаешь? А что, если ты не оставишь следа в истории? Что, если все твои труды исчезнут после смерти?
Раньше я не знала, правильно ли тебя любить, когда весь мир так тебя боится, но тысячи голосов твердили мне, что это правильно. Мадо был прав: среди всего, что имеет значение, только вера сердца является мерой всего. Однако наши смертные сердца слишком малы и вмещают в себя совсем немного. Какую радость я могу испытать, если услышу, что тысячи людей прославились, в то время как мое сердце скорбит из-за смерти брата? Какое имеет значение, если десять тысяч человек считают тираном того, к кому я неравнодушна, если я вижу иначе? Наша жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о чьих-либо суждениях, не говоря уже об истории.
Тебе кажется, что мое вышивание – пустое занятие, однако все деяния людей пусты перед лицом времени. Нам обоим не следует бояться.
Она поцеловала его в ответ и притянула к себе, и Мата вдруг обнаружил, что перестал бояться.
Мужской голос, жесткий, как обсидиан, и резкий, точно удар меча по щиту:
В ответ прозвучал другой мужской голос, полный ярости шторма:
Женский голос, скрежещущий, резкий, искаженный, подобный воздуху, мерцающему над раскаленной лавой: