– Ладно, если Мануэла не лжет, значит, лжет твой дядя. Зачем ему говорить всем, что мы стерли друг друга из памяти, если это неправда?
У Марко дрогнул кадык.
– Что, если это был не наш выбор? Что, если они заставили нас сделать это так же, как и людей в шахтах?
Нет.
– Мой отец не стал бы этого делать. Он не стал бы отнимать у нас что-то настолько важное, если бы мы этого не хотели. Это основополагающее правило освобождения от воспоминаний. Не говоря уже о том, что это против нашей политики – забирать воспоминания у несовершеннолетних. – Я стараюсь, чтобы слова звучали твердо, но в моем голосе чувствуется дрожь.
– Тогда как ты объяснишь ту ночь, Люс? – говорит он мягко, но слова все равно задевают за живое.
– Я не знаю. Но на это должна быть веская причина.
«Юкон» сворачивает с главной дороги, направляясь к повороту, который ведет к моей подъездной дорожке. Марко выключает фары, и мы остаемся в темноте, когда он медленно притормаживает. В слабом свете луны я вижу только очертания цепи и знак «ЗАКРЫТО», загораживающий въезд.
Он выключает двигатель. Тень его неподвижна, руки сжимают руль. Снаружи стрекочут цикады. Кажется, что время вокруг нас остановилось. Я не могу отличить секунду от минуты.
Наконец Марко включает верхний свет и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его лицо поразительно бледное в ярком свете. На правой щеке есть маленькая родинка, и у меня внезапно возникает желание дотронуться до нее.
Его глаза блуждают по моему лицу, как будто он тоже меня изучает. Взгляд останавливается на подвеске со звездой, лежащей прямо в яремной впадине.
– Где ты ее взяла? – Марко тянется ко мне через салон, его пальцы касаются моей шеи, когда он поднимают кулон.
Моя кожа покрывается мурашками.
– Похоже, это популярный вопрос, – говорю я, вспоминая выражение лица Виви, когда она увидела на мне этот кулон. – Я нашла его. На моем ночном столике. Должно быть, я подобрала его где-то и неосознанно положила его туда…
Марко качает головой и наклоняется еще ближе – настолько близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Я тоже наклоняюсь вперед, сокращая пространство между нами.
– Я знаю эту подвеску. Я видел ее раньше, просто не могу… – Он закрывает глаза, и я обращаю внимание на его длинные ресницы. Когда он вновь распахивает глаза, я замечаю их глубокий коричневый оттенок – теплый, как свежий утренний кофе. – Кажется, это я тебе подарил.
Он роняет кулон, но не отстраняется. И также не отводит взгляд. Он внимательно смотрит на меня, и мне становится интересно, изучает ли он цвет моих глаз, или считает мои веснушки, или запоминает изгиб моей щеки так же, как я пытаюсь запомнить его.
– Когда? – спрашиваю я, почти шепотом.
– Я не знаю. Но я знаю, что отдал его тебе. Я чувствую это, если можно так сказать.