Каллокаин

Помимо прочего, речь зашла о словах Кадидьи Каппори «он больше не человек».

– Человек! – воскликнул я. – Сколько мистики люди возвели вокруг этого слова! Как будто быть человеком – это нечто, само собой заслуживающее уважения! Ты человек! Человек! Это же биологическое понятие. Обо всем прочем лучше как можно скорее забыть.

Риссен посмотрел на меня непроницаемым взглядом.

– Взять, к примеру, Кадидью Каппори, – продолжил я. – Чтобы поступить правильно, ей надо было прежде всего избавиться от суеверных ограничений – представления, что ее муж «человек». В кавычках. Но чисто биологически никем иным он быть не может. Она преодолела кризис за одну ночь, но многие ли так смогут? Будь она чуть медленнее на поворотах, она, сама того не понимая, попала бы в ряды предателей, и все из-за этого суеверия… Я считаю, что нужно начать с самого начала, мы обязаны приучить народ, что «человек» – это прежде всего боец.

– Не думаю, что у этих предрассудков много приверженцев, – медленно произнес Риссен, не отрывая взгляда от пробирки, которую он только что наполнил.

Он не сказал ничего особенного, ничего достойного запоминания. Но то, как он ронял фразы, заставляло думать, что за ними скрыто нечто большее. Я всегда задумывался над его словами; его голос, интонация всплывали в памяти и тревожили меня.

В остальном та неделя была наполнена интереснейшими и важными событиями, заставившими меня позабыть обо всем остальном. Это было начало триумфального шествия каллокаина в Мировом Государстве. Но об этом позже, а пока закончу историю о супругах Бахара-Каппори.

Они пришли ко мне ровно через неделю после первого визита Кадидьи Каппори. Линда снова была занята в своем подготовительном комитете, и поскольку я был уверен в точке зрения обоих и собственной способности повлиять на супруга, свидетелей я решил не приглашать. Оба выглядели печально и подавленно, примирения еще явно не произошло.

– Итак, – произнес я, чтобы их слегка расшевелить (легкий юмор уместен при любых обсуждениях), – итак, боец Бахара, ваша компенсация на этот раз оказалась изрядно заниженной, а развод можно назвать отсроченным увечьем. Кстати, этот костыль, это трудовое приобретение или хмм… символическое отражение вашей семейной ситуации?

Он промолчал, сохраняя мрачную мину.

– Ответь хотя бы своему начальнику, – вспыхнула его жена. – Туго, дорогой! Мы же прожили с тобой двадцать лет. Мы не можем сейчас взять и из-за этого разойтись! Это же несправедливо, сначала обмануть с экспериментом, а потом разозлиться из-за последствий!

– Если ты могла посадить меня в тюрьму, то ты сможешь прожить без меня и когда я на свободе, – хмуро ответил мужчина.

– Это разные вещи! – возразила она. – Если бы ты был изменником, то я сама не хотела бы, чтобы ты оставался в доме! Но ты же не такой, ты все тот же, каким я знаю тебя вот уже двадцать лет, а раз так, то я, конечно, хочу, чтобы ты остался! И я не сделала ничего плохого, за что ты мог бы меня бросить.

– Отвечайте, боец Бахара, – велел я на этот раз более серьезным тоном. – Вы действительно считаете, что ваша жена совершила дурной поступок, когда заявила на вас?

– Дурной… Я точно не знаю…

– Как бы вы сами поступили, если кто-то пришел и рассказал вам, что он шпион?.. Надеюсь, ответ не вызовет у вас долгих размышлений. Подсказать вам, как бы вы поступили? Вы бы направились прямиком к ближайшему почтовому ящику или телефону и как можно скорее донесли бы на этого человека. Верно? Или вы бы этого не сделали?

– Да… да… конечно… но это не совсем одно и то же.

– Мне отрадно слышать, что вы поступили бы так же, потому что иначе вы бы совершили преступление. Именно так и поступила ваша жена. Что вы подразумеваете, когда говорите, что это не одно и то же?

Объяснения давались ему с трудом. Он предпринял несколько неуверенных попыток:

– …она может поверить чему угодно обо мне… После двадцати лет! День за днем! И кстати, а вдруг я бы действительно сделал какую-нибудь глупость и пришел к ней за добрым советом…