На следующее утро Нату вывели перед жителями Исиувы. Вождь сказал, что для нее это стало уроком. И не стоило вот так впустую прогонять ее только потому, что она по своей детской глупости последовала дурному примеру своей матери. Жрецы помолятся за нее богам во время их следующего путешествия в пустыню, а она в это время должна будет работать во благо племени. И работа ее будет заключаться в том, чтобы стать верным товарищем Тасе, помочь ему приспособиться к жизни в обществе, стать сильнее и подготовиться к той роли, которую ему предстояло выполнять в будущем.
Жители Исиувы бормотали что-то себе под нос, кивали, хвалили мудрость и доброту Вождя. И тогда Ната поняла, что мама была права: боги жили вовсе не под дюнами, боги – это слова, которые прочно засели у всех в головах. Тогда она и приняла решение, что непременно уйдет еще раз.
Когда жители поселения разошлись, Старейшины конфисковали в свой архив все ее находки. Тасе сидел на коленях в пыли совсем близко, едва не касаясь ее своим носом, дыхание мальчика участилось от волнения.
– Ты тогда почувствовала это? – шепотом спросил он. – Там, снаружи? Ведь так пахнет сила, правда?
Они уходят в сумерках, взявшись за руки. Их сердца бьются в унисон. Часовым труднее увидеть их среди песков в полумраке, когда уже невозможно различать отдельные предметы, а дюны вдалеке превращаются в смутные тени. У них нет фонаря, они ориентируются в темноте, опираясь лишь на воспоминания Наты, тащат с собой еду и воду, которую ей удалось раздобыть. Они надели тонкие плащи, чтобы двигаться быстрее. Ночью в пустыне холодно, и у Тасе начинают стучать зубы.
Всюду, куда ни бросишь взгляд, только песок, пыль и ветер, а еще гребни и вершины дюн – маленькие и большие. Самые огромные дюны, под которыми погребены руины погибших городов, что были здесь еще до Исуивы, образуют на горизонте тени, освещенные меркнущим красным светом. Ната и Тасе стараются не подниматься даже на самые низкие дюны, чтобы не привлекать к себе внимания. Песок под ногами прохладный и на нем хорошо видны следы. Ната знает, что с наступлением утра их легко смогут отыскать преследователи из Исиувы: достаточно будет одного верблюда или нескольких самых быстрых часовых.
Тасе почти все время идет молча. Он лишь немногим младше ее, но из-за своей молчаливости кажется не по годам взрослым. Ната помнит, как однажды повторила ему слова матери. Когда-то она в них не верила, но теперь все изменилось. "Ты сама по себе богиня. А еще ты – дюна, и дюны не станут проглатывать самих себя. Не позволяй Исиуве убедить тебя в обратном".
Ната видит, как Тасе кутается в плащ и смотрит вперед, он не сводит взгляда с темных очертаний на горизонте, напоминающих волны. Вождь не знал, что своим наказанием он позволил ей все осознать. Ната
Они все дальше уходят от Исиувы, двигаясь по прямой в сторону дюн. Кажется, никто не преследует их, и это хороший знак. Ната надеется, что они доберутся до дюн прежде рассвета и в жаркий полдень смогут отдохнуть в их тени. Но они уже так долго бредут по песку, что их ноги устают. Волнистые очертания дюн по-прежнему маячат где-то вдали, и Ната не знает, сколько до них еще идти, однако они уже достаточно отошли от Исиувы и можно передохнуть.
У них есть немного хлеба и жареных термитов. Ната дает Тасе выпить его порцию воды на сегодня, а сама довольствуется сахарным тростником. Она жует его и размышляет о том, что скажет маме, когда найдет ее. Она так сосредоточилась на своем желании уйти и совсем забыла о том, что, возможно, она вовсе не обрадуется встрече с мамой, а узел в ее груди затянется еще сильнее, и она никогда не простит ее за то, что та ушла, что не пожертвовала всем и не вернулась за ней. А еще она не готова услышать те ответы, которые может получить от матери. Возможно, именно поэтому она уговорила Тасе пойти с ней, невзирая на все трудности. Возможно, она пытается повторить все заново, чтобы все исправить.
– Нужно идти дальше, – говорит Тасе.
Ната ложится на спину, прямо на песок.
– Не нужно. Он сам прилетит к нам.
Тасе хмурит брови. Она замечает это и говорит:
– Странствующий вихрь. Тот, который вызывает свист. Мама называла его вихрем возможностей, он прилетает за тобой, только если ты сам придешь в его владения.
Он ложится рядом с ней, закутавшись в плащ с ног до головы, и становится с песком единым целым. Вскоре они засыпают, и Нате снится, как она встречает маму, но мама ее больше не узнает. Она тут же просыпается, лежит без сна, вспоминает истории о ветре, которые рассказывала ей мама, о тех пяти случаях, когда ей удалось выбраться через забор и вернуться обратно, и о том, что она там увидела. Мама называла его вихрем свободы, который может вернуть в те времена, когда… пускай ее язык и был все так же скован, а тело находилось под контролем, но оно принадлежало только ей. А не Исиуве.
О каком бы времени она ни говорила, Ната уверена, мама таки смогла вернуться в него, но она не вернулась к ней, как обещала. И теперь Ната сама должна была найти этот свист, и сама должна просвистеть его.
"Люди уничтожают то, чего не понимают, – часто говорила мама. – Даже если связать им руки, они будут раздирать это чуждое своими языками".
Когда часовые настигают Нату, уже слишком поздно: песня дюн начинается.
Вихрь появляется под самый конец ночи. Он приходит без предупреждения вместе с тихим плачем и гортанным завыванием, которые словно предупреждают о появлении преследователей, чьи ноги шуршат по песку, а факелы озаряют тьму в том самом месте, где уставшие Ната и Тасе решили разбить лагерь.