Магда
Со мной что‑то не так. У меня в голове поселилось что‑то лукавое, что‑то враждебное. Оно путает мысли, воспоминания. Я уже не уверена в том, что вижу, слышу, чувствую. Реальность, если только она еще реальна, играет со мной в прятки.
Мы с улыбкой крутим пальцем у виска, с легкостью награждаем любые странности тысячью забавных названий. Но когда это происходит на самом деле – с нами происходит, – то руки связаны страхом. Ведь в ответ на крик о помощи эхом вернется только смех.
За неделю, что я провела в лазарете после моего так называемого приступа, изменилось несколько вещей. Во-первых, полиция нашла Штефана.
Его обнаружили в небольшом городке Оборники, под Познанью. Он успел подрядиться грузчиком в лавку зеленщика и снял комнату в доме старой вдовы. При нем были все документы, и он даже не пытался отрицать свою личность и то, что ранее готовился стать ксендзом и состоял служкой при деревенском костеле.
Но с ним не было ни Юлии, никого даже отдаленно ее напоминавшего. Штефан путешествовал один. Он очень удивился, когда ему предъявили подозрения в похищении и убийстве несовершеннолетней девицы. Причину своего внезапного бегства он не смог объяснить вовсе.
Обо всем этом мне рассказала сестра Марта. Она появилась в пансионе Блаженной Иоанны в сентябре нашего четвертого года как замена сестре Беате. В отличие от предшественницы, она не считала нужным возиться со старшими девочками. Ее больше интересовала забота о младших и помощь доктору в его лазарете. Ну и еще немного – домашние наливки, которыми снабжали ее наши кухарки.
Я слушала трескотню сестры Марты, пока она, ложка за ложкой, вливала мне в рот костный бульон. После каждой порции она вытирала острой кромкой ложки мою нижнюю губу и промакивала ее белым полотенцем. Я давно могу есть сама, и бинты мне не мешают, но она так настаивает, а когда сердится, то похожа на грозную гусыню. Поэтому я терплю излишнюю опеку.
Во-вторых, ко мне заходили одноклассницы. Мария и Клара. Так странно – нас осталось всего трое. Как‑то сложится наша судьба? Мария притащила мне книгу в замусоленной обложке – «Собор Парижской Богоматери». Она объяснила, что книгу пропустили только из-за названия, в котором есть собор, и ей страшно повезло, что пани Зузак, в тот день досматривавшая сумку, этой книги не читала.
Клара принесла песочное пирожное с приторным яблочным джемом и мой портрет углем. Я на нем совсем на себя не похожа, гораздо красивее, чем на самом деле, но на сердце стало чуть-чуть теплее.
Они хотели мира со мной, но эту идиллию отравляло смутное чувство вроде запаха – страх. Я чувствовала, что девочки меня боятся. Но я их не виню. Потому что боюсь себя сама.
Теперь к третьей новости – я сумасшедшая. Определенно спятившая, с поехавшей крышей, лунатичка. Вероятно, убийца.
С чего я взяла? Начать хотя бы с того дня, когда я только очнулась. Я провела в забытьи почти двое суток. Полагаю, я не просто так проспала, а добрый доктор Лозинский продлевал мой сон волшебными уколами. Как бы то ни было, когда я проснулась, меня осмотрели и сообщили, что придется принять посетителей. По такому случаю сестра Марта умыла меня губкой и заплела волосы в подобие косы.
Визитеров было двое – моя мать и следователь. И если следователя я вполне ожидала увидеть, то ее… Меня вдруг пронзило чувство, будто меня предали. Кто позвал ее сюда? В тот момент мне было уже не важно, что до приступа я сама собирала чемоданы и собиралась отправиться куда глаза глядят.
За ними мелко переступала на пороге директриса. Она выглядела гораздо хуже, чем когда вызывала меня в свой кабинет.
– И все же, пани Ковальская, – повернулся к ней следователь и погрозил ей незажженной сигарой. – Вынужден настаивать на том, чтобы вы оставались снаружи.
– Но согласно правилам… – начала заводиться директриса, моментально сплетая руки на груди.
– У меня есть основания полагать, что вы давите на вашу ученицу, в связи с чем она утаивает от следствия важные сведения о погибших девочках. Лжет из страха.
– Проявите уважение, – укоризненно протянула высокая брюнетка. – Не забывайте, что мы говорим о моей дочери.