За что? Почему? Вместе с тем к здешним алкашам-дебоширам, гоняющим с матюгами своих жен с малыми детьми по ближнему околотку, Салтычихи проявляли устойчивую сердобольность.
Но и этим пророчество паспортистки не ограничилось. Нарисовался третий акт, неоднократно повторявшийся на бис.
У дочки уже была приходящая няня, я в поте лица расселяла страждущих, приобрела, подобно Игорю, первые б/у «Жигули»; и в мою скромно припаркованную под окнами белую «семерочку» летели сырые яйца. Происходило сие преимущественно под покровом темноты. Иногда сквозь сон я слышала характерные звуки шмяканья яиц о твердую поверхность. По утрам обнаруживала крышу и стекла машины облепленными подсохшими желтками с застрявшими в них осколками скорлупы. Выводить на чистую воду местное окружение означало бы встать с ними на одну доску и бесконечно скандалить.
Живя в этом доме, я успела ощутить всю трагичность и напасть завистливой полунищенской жизни. Моя коммуналка в Савельевском переулке с, казалось бы, хронически уставшими друг от друга людьми виделась мне, даже и в последний год проживания там, верхом изысканности, порядочности и человечного отношения друг к другу. Никогда бы не поверила, что на отдельно взятом мини-пятачке московского Западного округа, в непосредственной близости от пафосного Кутузовского проспекта, возможен такой концентрат злобы и зависти, если бы не окунулась в этот черный смолистый вар сама.
Правда, со временем нашелся в здешнем людском соре прекрасный нежный цветок. Хрупкая, тонюсенькая тростиночка с огромными оленьими глазами – девочка Юля. Моя шестилетняя к тому моменту дочь, часами размазывающая суп по тарелке, тщательно выкладывавшая узорчатые венки из овощей по бортам, за милую душу уплетала с Юлей черный хлеб с солью. Как такое было возможно? По выходным Юля (ей было лет одиннадцать) звонила в дверь и спрашивала ангельским голоском: «Вы отпустите нас вместе погулять?» Я соглашалась: «Конечно, отпущу, только чтобы я вас видела в окно». Я диву давалась, откуда в Юле столько любви. Ведь не младшая ей сестра моя дочь, не облюбованная с ранних лет ненаглядная кукла. Юля таскала моего ребенка на руках, радостно кружила ее, крепко ухватив за подмышки. Мне казалось, от таких стараний Юля вот-вот переломится. Выходя на балкон, сквозь решетки я взывала: «Юля, не надо, она для тебя слишком тяжелая». «Нет, легкая, пушинка!» – Юля возвращала мою дочь на землю и под прицелом ядовитых взглядов местного народонаселения целовала в макушку. А вокруг носились и улюлюкали мальчишки – соседские отпрыски. Они играли в армию и солдатскую столовую (во что еще могли они играть в здешнем дворе?). Мальчишки раскладывали на скамьях палисадника листья лопуха – мнимые казарменные миски и кричали: «Девчонки, давайте с нами!» Вскоре прибегала запыхавшаяся от восторга моя дочь: «Ма-ама, у нас там торжество и экзест! (Так она называла экстаз.) Можно нам черного хлеба с солью?!»
Если Юля предлагала погулять с моей дочерью, я могла быть спокойна за настоящее и будущее своего ребенка.
Муж часто приезжал навещать дочку. Он уже два года работал врачом частной клиники, приобрел подержанную, но вполне приличную «тойоту», оделся в хорошие вещи и до определенной степени начал сорить деньгами. Мы все еще не развелись с ним. Он по-прежнему предлагал остаться вместе. Кое-кто из знакомых говорил мне: не будь дурой, наконец-то заживешь. А я не могла, даже ради нашей дочки, войти в этот омут второй раз. «Что тебя останавливает? – спросил он в один из своих приездов. – У тебя появился кто-то?» «Нет, я просто не люблю тебя», – ответила я. Я должна была произнести эти слова еще в Коктебеле. Тогда я струсила. Смалодушничала и на платформе метро «Курская», когда он догнал меня и выхватил из рук чемодан. Произнесенные слова и сейчас дались мне ценой неимоверных усилий. Но они были правдой. Спустя некоторое время он сказал, что некая девушка ждет от него ребенка. Мы наконец развелись.
Однажды (с расселения моей коммуналки минуло почти четыре года) позвонил Митрофан Кузьмич, непонятно откуда вызнавший номер моего телефона, и сказал:
– Не верил, не ждал, не гадал. Третий этаж. Кирпичный дом в дубках да сосенках у метро «Пионерская». Воздух как в деревне. Ух-х, обжился, обустроился, красота! Сам почти пионером стал. Хоть женись в который раз! Молодец, Ксанка, подбила всех на подвиг! Сама-то как? Верблюд горбный где теперь бытуеть, не знаешь?
– Не знаю, Митрофан Кузьмич.
– А я знаю! В Кремлевской стене! – загоготал он. – Да шучу, шучу, сам не в курсе. Ляд с ней, пусть живеть-наслаждается, мне теперь не жалко.
От Татьяны, встреченной мною случайно на автобусной остановке у метро «Фили», я узнала, что их семья живет на Филевской пойме, совсем со мной рядом (как тесен мир!). Я затащила Таню в гости. У нее с собой, как водится, оказались тетради с перлами студентов-журфаковцев. Мы выпили по коронному кофейку, добавив туда подаренного мне кем-то, никак не кончающегося коньяка, и от души посмеялись. Таня сказала, что периодически созванивается с Биной, что та живет теперь в прекрасной двухкомнатной квартире, в кирпичном доме у метро «Академическая», совсем рядом с блочной пятиэтажкой Эльзы Исааковны – той, что на улице Гримау. По телефону Бина Исааковна с гордостью поведала Татьяне, что составила квартирное завещание в равных долях на двух своих племянников, сыновей Эльзы Исааковны. «Представь, – усмехнулась Татьяна, – в новом доме у Бины вскоре после ее переезда по какому-то поводу проходило собрание жильцов, так Бина сама себя выдвинула главной по подъезду. Теперь там жильцами, как бы сказал наш Митрофаныч,
О том, что Игорь с Иришкой выхлопотали однокомнатную квартиру и теплый гараж для Ласточки в Новых Черемушках, я узнала от них самих еще при прощальных сборах в Савельевском переулке. Тогда они были единственными, не побоявшимися сглазить удачную концовку всей этой истории.
В тот памятный день мы действительно очень тепло прощались. Как-то вмиг всеми, ну или почти всеми, позабылись недавние разлады. Притих и смягчился даже Митрофан Кузьмич, смиренно пакующий нехитрый скарб в своей «заколдованной» комнате. В ближнем предбаннике мы обнимались и желали друг другу счастья в отдельных квартирах. Съезжавшая первой Бина Исааковна крепко обнялась с Таней, припомнив, какой чудесной, добрейшей и интеллигентнейшей была ее мама Зинаида Петровна, как в конце 40-х, будучи еще школьницей, помогала им с Эльзочкой составлять и рассылать письма для поиска пропавших в войну еврейских родственников. В ответ Таня вспомнила, каким прекрасным, щедрым, добрым человеком был муж Бины Исааковны Ефим Яковлевич, как подарил ей на семилетие в 64 году серебристого стеклянного лыжника на прищепке, ежегодно с тех пор прикрепляемого на новогоднюю елку. «Валера-а, – крикнула Таня, – принеси доказа-ательство, в то-ой белой картонной коробке на шкафу-у». И Валера принес и продемонстрировал всем доказательство – слегка ободранного, с прозрачными прогалинами на боках, лыжника на прищепке. «Его, кстати, можно подкрасить, придать ему свежести для новой квартиры», – намекнула я Валере, крутя лыжника в руке. И, к моему чрезвычайному удивлению, была немедленно заключена в объятия Биной Исааковной: «Все правильно, Оксана, всем нам пора иметь отдельные углы». Иришка, присев на огромный, с угловыми кожаными нашлепками и деревянной оплеткой, трофейный фибровый чемодан, с умилением взирала на происходящее, терпеливо и бережно держа на коленях Бинины тюки. «Антикварная» мебель Бины в сопровождении Эльзы Исааковны уже отчалила первым рейсом. Неожиданно в предбанник ворвался таинственно исчезнувший было Игорь (в белоснежной, заправленной в отглаженные брюки сорочке) и преподнес каждой женщине по пурпурной розе. «А пятую, нечетную, прикреплю на капот своей Ласточки, чтобы служила верой и правдой!» – отдышавшись, выдохнул он. И мы смеялись, смеялись… А некоторые даже заплакали…
Мне, конечно, несказанно повезло. В квартире Савельевского переулка на моих глазах ни разу не хоронили древних старух, не провожали в последний путь не совсем древних стариков, не произошло при мне ничьего помешательства, не случилось ничьего самоубийства. Даже никто не слег с тяжелой болезнью. Все эти горести и напасти произошли в квартире до меня. И до меня канули в Лету. Я запомнила энергичные, наполненные соками жизни голоса, доносящиеся из коридора или кухни. Они по сей день, не растворившиеся во времени, звучат где-то во вселенной. В той невидимой глазу вселенной прицеливается и метко попадает в мешающий нам спать фонарь любящий меня муж, по-прежнему приостанавливает на карнизе свой вальяжный ход и лукаво ухмыляется роскошными усами черный с белой манишкой кот, Бина Исааковна упрямо двигает к сидящей на шатком венском стуле Эльзе Исааковне истертую алюминиевую пепельницу; в тех же вселенских просторах благоухают и цветут в хрустальной вазе на незримом подоконнике нашей коммунальной кухни (и никогда не завянут!) пять прекрасных пурпурных Игоревых роз… И разве может быть по-другому?
В издательство «Наука» я больше не вернулась. Тем более, руководительница моя уволилась (журнальчик-то реально загибался, и как тут лишний раз не вспомнить прозорливую Эльзу Исааковну с ее «кхе-кхе» и «вольными хлебами»), а я уже попала в водоворот риелторского азарта. Я понимала, что мне никогда не стать такой, как Алла Дмитриевна. Такой бесподобно наглой гангстершей из голливудского кино. Но ведь результата можно достигать разными способами. Сложные задачи, как оказалось, будоражили мою натуру, призывая ее к активному действию. Правда, после Верочки я дала себе зарок ни при каких обстоятельствах даже по касательной не встревать в криминал. Именно моя неравнодушная тетя-певица, та, что забирала меня из роддома, сосватала для моей дочки приходящую помощницу. Женщину творческую, музыкальную, аккомпанировавшую когда-то молодой Галине Вишневской на рояле во время репетиций. Ну а я надеялась честным путем заработать достаточно денег и вместе с дочкой вернуться в ненаглядный центр Москвы, в крайнем случае в окрестности любимой красной ветки от «Спортивной» до «Университета». Задерживаться в Филях надолго я совершенно не планировала.
Риелторские завоевания 90-х годов, с вашего позволения, опущу, поскольку они плюс-минус походили на историю расселения моей коммуналки в Савельевском переулке, и боюсь, читатель заплутает в бесчисленных квартирных фигурантах, как в непроходимом девственном лесу. К тому же о 90-х написано столько всего, что мне вряд ли стоит продолжать.
А вот дальше, дальше… На горизонте нарисовался XXI век.
Глава II
РОНДО, или Мать и сыновья
ebooksa