Джентльмену в челюсть впился ржавый коготь.
Раздробил кость. Во все стороны полетели зубы.
Он опрокинулся навзничь вместе с миром, который кружился вокруг, как партнер по танцу, и почувствовал новый удар, более слабый и отдаленный, по затылку. И мальчик выругался, сплевывая желчь, поднимая окровавленное железо для очередного удара. Джентльмен приподнялся, но ноги опять подкосились, и он рухнул наземь.
И между ударами, падавшими теперь свинцовым дождем, он слышал, как мальчик (боги, всего лишь мальчик) сплевывает и шипит голосом, полным слез.
Повторяя одно и то же, снова и снова, будто читал стих, накладывая слова на раскалывающие удары, впечатываемые Джентльмену в череп.
– Ты убил моего мальчика.
– Ты убил моего мальчика.
– Ты.
– Убил.
– Меня.
Йоши стоял среди руин, с молотка капало на доски у его ног. Крысы столпились вокруг трупа, пуская слюни. Всегда голодные. Вечно.
Женщина рыдала: она спрятала лицо за волосами и отвела глаза. Ребенок кричал, личико побагровело, из носа текли сопли.
А Йоши молчал и чувствовал, как стекает по щекам соленое тепло, как скатывается по лицу улыбка, словно слезы, пытаясь избавиться от зрелища, до сих пор бесплотно висящего у него перед внутренним взором, – Джуру, изрезанный и истерзанный, валяется бесформенной кучей в переулке.