– Отпусти ее.
– Скоро, – ответил он.
– Если причинишь ей боль… – обнажив зубы, прошипела Астрид. – Боже, помоги мне…
Вечный Король с улыбкой указал на стол:
– Ужин ваш я прервал. Приношу извинения. Можно присесть?
Я кивнул, не убирая руки с эфеса Пьющей Пепел. В текучих движениях Фабьена сквозило сверхъестественное изящество, отточенное за много веков: никакой суеты, ни одного лишнего действия. Он напоминал ожившую статую, выбеленную руками времени полностью, и только глаза были черны, словно пропасть меж звездами. Он посадил мою дочь себе на колени, обняв ее одной рукой за талию.
– Не окажешь ли честь, дружище, присоединившись ко мне?
Я сел напротив, звеня внутри, точно натянутая тетива. Я неотрывно смотрел вампиру в глаза, а сам испытывал всепоглощающий ужас.
Восс оглядел наш дом, ревущее в очаге пламя, горшки и сковородки, крюк, на котором висело пальто. Все эти крошечные детали нашей жизни, показавшиеся мне столь незначительными сейчас. Затем он поставил собранные Пейшенс ландыши в вазу.
– Смотрю, соорудил ты себе прекрасное милое логово. В приятном краю коротаешь осенние дни в преддверии суровых зим. – Он перевел взгляд на прижавшуюся ко мне Астрид. В ее глазах стояли ужас и боль. – Немалый путь мы проделали, и в горле у меня, боюсь, пересохло. Смею ли я просить у вас, дражайшая госпожа, бокал вина?
– У нас его нет, – ответила Астрид.
– Бомон, дорогая моя. Припрятано в кладовой.
Астрид немного побледнела и, бросив на меня отчаянный взгляд, скользнула в кухню. Восс же глянул на меня и заговорщицки улыбнулся бескровными губами.
– Она готовила сюрприз на твой юбилей. Трогательно, правда?
Тут я понял, что он порылся у нее в голове. Я и у себя в уме его чувствовал. Он, точно вор, копался в наших тайнах, мыслях: ничего святого, ничего сокрытого не оставалось. Он все выведал: мысли о том, как я вонзаю меч ему в горло, как кидаюсь к очагу за головней, как отчаянно просчитываю пути спасения моей дочери, моей любимой. Пейшенс посмотрела на меня, снова шепнула: «Папа?» И у нее по щеке скатилась слезинка. Восс взглянул на нее и голосом, подобным черному шелку, произнес:
– О, нет-нет, тише, цветочек. Дядюшке Фабьену больно видеть, как ты плачешь. Скажи, моя милая, сладкая моя, ангел мой небесный, сколько тебе годиков?
Она снова посмотрела на меня, и я кивнул, а в груди огнем горела боль.
– Одиннадцать, – прошептала Пейшенс.
– О, золотце. Что за возраст! Щечки все еще алеют детским румянцем, но женственность уже так и наливается, проглядывает из-за горизонта. Тебя ведь зовут Пейшенс, так?
–
ebooksa