Я зарычал от слепой ярости, от задавленного гнева. Восс со всей мощью своей древней крови поднял меня и швырнул о пол, да с такой силой, что я проломил доски и полетел в погреб. Треснулся головой о камень, почувствовал, как хрустят кости, как ломается тело и вместе с ним разбивается сердце. Я лежал там, в пыли и крови, в сгущающейся тьме, и до меня донесся его шепот, который слышали только мы двое.
– Жду тебя на востоке, Лев.
Я готов был бороться с наступающей тьмой до последней капли крови, но все же ее страшные руки дотянулись до меня из раскрошенного камня и утащили в нежеланный сон. А напоследок я услышал даже не собственное сбивчивое дыхание, не как зовет меня моя любовь, и не звук, с которым все, что мы построили, что сделали и чего желали, рушится.
Я услышал смех.
Смех Восса.
Следом наступила тьма.
XX. Обещание в темноте
– Очнулся я во тьме. Во рту привкус крови. В воздухе – запах Астрид. Я даже подумал, не в ад ли попал. Только кругом ни жупела, ни падших, ни серы – лишь темнота и бесконечная тишина. Но стоило пошевелиться, и меня всего пронзила боль от переломанных костей и порванных мышц. Жизнь, проклятая и ненавистная, еще теплилась в этом никчемном теле.
На грудь что-то давило, и я нащупал старую кожу, холодный металл. Все знакомое. Бритвенно-острая кромка, сломанное зазубренное полотно, укороченное теперь на шесть дюймов. Меч лежал у меня на груди, словно у древнего короля, упокоившегося в кургане. Постепенно я начал различать детали: разбитые бутылки и сорванные полки… Я лежал в погребе, в его руинах. В каких-то футах у меня над головой потолочные балки сдерживали горы битого камня от обрушенного дома и маяка. Лишь несколько кусков дерева да окаянная рука Господа оказались между мной и неимоверной тяжестью.
– Господи…
В голове у меня зашептала Пьющая Пепел – надломленным, как и ее полотно, голосом.
А потом я увидел ее, лежащей на камнях подле меня.
Мою возлюбленную. Мою жену. Мою Астрид.
И сердце в груди раскололось на части.
Такой прекрасной я никогда еще ее не видел, но то была не красота женщины с тысячей улыбок, матери моего ребенка, светоча моей жизни. Нет, то была темная красота. Губы, что некогда вдохнули в меня жизнь, краснели, как пролитая кровь. Лицо в форме разбитого сердца, совсем недавно молочно-белое и мягкое, стало мраморным и твердым. Ее грудь больше не вздымалась и не опадала, не билась жилка на шее, где виднелись следы клыков и похожие на объедки с пира алые капли. Я выгнулся, почти сломленный видом ужасного конца: Астрид не умерла, став нежитью.
Тогда же мне открылся цвет опустошенности. И цвет этот был красный.
О мрачных мыслях, которые тогда вошли в мой разум, не скажу ни слова. Даже твоей бледной императрице, вампир. Уверен, ты и сам в состоянии вообразить отчаянные, тщетные надежды, злые, эгоистичные помыслы, в которых я, как дьявол, удалился от неба. Все было в конце концов задушено простым отчаянием.
Это была не она.