Есть время лить кровь.
Время гневаться.
Время закрыть глаза и быть тем, кого в тебе видит преисподняя.
Тогда я и закрыл глаза и стал им.
XXI. Все и вся
– Я умолк, продолжая смотреть в пустое окно Шато-Авелин. Туда, где ее никогда и не было. На часовню, в которой нас обвенчали, слыша эхо самого счастливого дня в моей жизни. Диор по-прежнему сидела на коленях подле меня, пугающе крепко стиснув мою руку и безостановочно рыдая.
– Мне жаль, Габи. Боже мой, мне так жаль.
– Теперь понимаешь, – прошептал я, – почему я ни за что тебя им не отдам? Почему не уступлю ни на йоту. Почему я должен довести дело до конца. Мне не хватает их, как частички меня самого. Я любил их так, будто весь состоял из любви. Нет ничего, что я бы ни сделал, глубины, в которую ни нырнул бы, цены, которую ни уплатил бы, лишь бы только они снова были со мной, здесь и сейчас. Они были для меня все и вся.
Но их больше нет.
Их нет, и никогда они не вернутся. Их отняла у меня эта сволочь, и за это он умрет, Диор. Умрет он и весь его проклятый род.
– Господи, Габриэль, – прошептала она. – Прости, если я…
Я покачал головой.
– Ты, главное, пойми: здесь для тебя самое безопасное место, и здесь ты останешься. Любой ценой. – Я посмотрел ей в глаза и с металлом в голосе договорил: – Слышишь меня?
–
Я взглянул на окно, на ночь за ним. Корку сорвало с раны, и вид разбитого стекла напоминал дыру в моем сердце. Но гнев помог немного прижечь эту рану, а остальное сделала мысль о грядущем – и этого мне хватило, чтобы отложить ненадолго печаль и сделать необходимое.
– Схожу за Пью. Потом надо поговорить с Аароном. Ты иди к себе и оставайся там. Попрошу Батиста, чтобы прислал лучших людей сторожить твою дверь, пока я не вернусь. До тех пор никому не открывай.
Она кивнула, не поднимая глаз.
–
– Обещай.
– Обещаю.