Я спрятал меч в ножны, и по пути назад в замок его тяжесть приятно оттягивала пояс. Аарона с Батистом я нашел в большом зале – они со своими сержантами собрались вокруг карты, разложенной на пиршественных столах. Я пошептался с Батистом, и он, всего лишь раз кивнув, отправил троих дюжих мечников с кулаками, похожими на молоты, охранять дверь в комнату Диор. После этого мы принялись планировать оборону.
Звучали злобные выкрики, проклятия, на меня бросали мрачные взгляды. Я знал, что по меньшей мере половина этих людей жалеет о том моменте, когда моя нога ступила в ворота Шато-Авелин. Но своего яростного капитана они обожали, а холоднокровок ненавидели, и Аарон умело держал их в равновесии между этих двух чувств. И если и победят, то нелегкой ценой. Однако люди Аарона к обороне готовились годами, Батист не растерял своего гения, и вот когда в высокие окна заглянул бледный рассвет, у нас был готов план сражения. Появился шанс победить и самое главное – выкурив санктуса и подчинив себе все свои силы, получить хотя бы крошечную возможность всего на мгновение схватить за горло Зверя. Тогда я окажусь еще на шаг ближе к возмездию, за которым явился на север. На шаг ближе к тому, чтобы прервать проклятый род Вечного Короля.
Позавтракали мы вместе – Аарон с Батистом и я. Это напомнило о проведенных в Сан-Мишоне днях, хотя воспоминания и причиняли боль. В горниле сражения закаляется очень странная и горячая любовь. Братство, узы которого скрепляются только кровью. До того момента я и не сознавал, как сильно мне их не хватало и как отрадно мне будет вновь их обрести.
– Примите мою благодарность, братья, – сказал я. – Мою глубочайшую любовь. Ради меня вы рискуете всем, почти без надежды.
– Зато с радостью, – ответил Аарон. – И не только ради тебя, Габриэль.
Он покачал головой, глядя на семиконечную звезду у себя на ладони.
– Знаю, ты сомневаешься, но я во всем этом вижу волю Вседержителя, брат. Чувствую груз провидения, руку самой судьбы. Девой-Матерью клянусь, не могу этого объяснить, но откуда-то знаю, что все это… каждый момент наших жизней вел к этой ночи. – Он порывисто и с гордостью посмотрел на меня. – И я готов.
– Господь с нами, Габи, – сказал Батист, стиснув мне руку. – Как тогда, когда мы бились у Близнецов. С Ним мы не проиграем.
– Оставим страх, – пробормотал я.
– И примем ярость, – кивнул Аарон.
– Тебе стоит поспать, брат, – проговорил Батист – Без обид, но выглядишь ты паршиво.
Мы устало рассмеялись, и я снова их поблагодарил. Обнял и, переполняемый скорбью, поднялся к себе. Там помылся, чего не удавалось уже очень давно: вода от крови и грязи становилась темной, и мне трижды приходилось ее менять. Вычесал колтуны, побрился бритвой, которую мне одолжил Аарон, и из зеркала на меня взглянул человек, покрытый шрамами снаружи и внутри. Суждено ли ему было обрести покой? Простить себя? Закончится ли это все когда-нибудь?
Затем я отправился в спальные покои, желая только урвать хотя бы несколько часов блаженного сна на чистых простынях и мягкой кровати… Боже мой, мысль была просто райской, но по пути я остановился у комнаты Диор и кивнул мечникам на страже. На меня они посмотрели мрачно, с прищуром, с досадой и сердито. Один из них, грубоватый оссиец с бородой, похожей на сцепившихся барсуков, наконец заговорил:
– Ты, мож’быть, не упомнишь, – проворчал он, – но мы билися при Бах-Шиде.
Изможденный, сквозь туман в глазах я присмотрелся к нему.
– Рэдлинг, – наконец произнес я. – Рэдлинг а Сав.
Оссиец удивленно моргнул.
– Верно. Как ты…
– Я помню, – со вздохом перебил я. – Я помню все.
Он окинул меня взглядом.