Империя вампиров

Я тронулся в путь; ветер дул в спину, будто сама буря подгоняла меня. Собаки были копейщиками неустрашимой северной породы и бежали резво; полозья саней так и свистели по льду, когда мы помчались застывшим изгибом Мер.

По берегам вначале тянулись утесы да скалы – добрый черный базальт костяка моей родины, – и на свежем снегу впереди не было ни следа от полозьев и лап. Но спустя пару часов скалы уступили место равнинам и замерзшему сухостою, и я увидел парные дуги следов от полозьев и множество мелких ямочек от собачьих лап – в том месте, где они выбегали со снега на лед. Наверняка Диор тут проехала. Провела сани по камням и вышла на реку в надежде запутать, но столь умелую гончую, как Дантон, так запросто с хвоста было не стряхнуть. Вскоре следы Диор уже терялись, затоптанные тварями, что гнались за ней: из лесу на реку вывалила целая орда. Я представил высококровок и порченых, которых привел с собой Дантон, а после взглянул на собственные скудные припасы, на сломанный меч у пояса. Правду сказать, я не знал, хватит ли этого, но когда выбор невелик, делай все возможное.

В небе надо мной пролетел снежный ястреб: крапчато-белый и серо-стальной, он клекотал в морозном воздухе. Мои копейщики неслись вперед, навстречу ослепительной белизне. Ветер сменился: теперь он с воем дул на север, клинком проносясь над кишкою Мер, а снежинки секли подобно лезвиям бритвы. Я высоко зашнуровал воротник и низко нахлобучил треуголку, но глаза все равно жгло, на щеках стыли слезы, а от мороза болели костяшки кулаков.

Почерневшее солнце уже опускалось к своему ложу, ждала, готовая прийти на смену, безлунная ночь, но моей цели так и не было видно. И вот, когда дневная звезда уже касалась горизонта, а длинные тени размывались в приглушенном свете, вдалеке я заметил ее, и сердце забилось чаще: впереди невысоко клубился поднятый сотнями ног свежий снег. Я понял, что нагнал их, нагнал обоих: орду Дантона, которая преследовала Диор, и девчонку, летевшую впереди нежити так, будто за ней гнался сам дьявол.

Она сильно подавалась вперед, подбадривая собак: «Бегите! БЕГИТЕ!», и псы, подгоняемые страхом, неслись по льду, словно молнии. Но свет дня мерк, и сил у нежити прибавлялось, как и прыти: она нагоняла свою добычу, подбираясь все ближе. Порченые неслись быстро, будто звери впереди хозяев с плетьми. Следом за ними шли высококровки, жуткие кузены и дети Дантона, которых он призвал на помощь, – все Железносерды. И, наконец, последним шагал Велленский Зверь. Прищурившись, я уже мог разглядеть его. Гнев полыхнул во мне, стоило вспомнить, как он стоял у порога моего дома в ту ночь, когда его отец трижды постучался в мою дверь, молча наблюдая учиненные внутри зверства.

Я задолжал его семейке. И сегодня, сегодня, клялся я, начну расплату.

Я поднес к губам набитую трубку и вдохнул дым цвета кровопролития. Ночь немедленно ожила, каждое чувство обострилось: я слышал запах собак, свежего пота, грохот шагов и стремительный пульс, видел врага впереди, и в моей руке уже сверкал обнаженный меч. Но меня охватило уныние, стоило последнему лучику света погаснуть; в голове эхом отозвались истины, которые я почерпнул подростком в Сан-Мишоне, – один из первых уроков, усвоенных прежде, чем мое имя стало легендой, когда любовь моя пылала летним костром, а гордыня все порушила.

Нежить быстронога.

Она уже наступала Диор на пятки, протянув к ней когти. Мертвяки настигли бы девчонку прежде моего, и я в отчаянии выкрикнул ее имя. Она обернулась, посмотрела на меня сквозь снегопад. Я уж думал увидеть наконец в ее глазах испуг, но нет, они блестели: то был острый, как битое стекло, взгляд выходца из трущоб. Не спасителя империи и не потомка Бога, но уличной крысы. Девочки, которая росла на грязных дорогах и в гнилых халупах вдалеке отсюда, изворачивалась, чтобы выжить, и хитрила. Воришки, плутовки и неисправимой лгуньи.

Сверкнуло у нее руке украденное огниво, и заискрились запалы. Потом мелькнул подаренный мной серебряный кинжал, и собачья упряжка освободилась от груза. У Диор вышибло дух, когда она вылетела из саней, а собаки потащили ее за собой по льду. Сани опрокинулись и полетели кубарем, и из них на реку покатились бочки – запалы на которых Диор и подожгла, – помеченные крохотными крестиками, серпами Манэ, ангела смерти.

– Черный игнис, – выдохнул я.

– Берегись! – взревел Дантон. – БЕРЕГИСЬ!

Порох вспыхнул, и по долине пронесся оглушительный грохот, сделалось светло как днем. Порченых, бежавших впереди, сожгло или разорвало в клочья; взрывная волна так крепко врезала по льду, что даже я издалека ощутил ее мощь. Вот ведь гениальная затея была у Диор. Застывшая поверхность Мер покрылась живописными спиральными узорами – это напомнило мне момент, когда Фортуна пронеслась по Родэрру. И легион Дантона, совсем как трое порченых в тот день, внезапно ухнул в неспящие ледяные воды.

– Ловушка для червей, – улыбнулся я.

Утонула по меньшей мере сотня порченых, и вместе с ними двое высококровных. Лишь немногие из шавок, кто еще хранил разум, орали, когда вода сняла плоть у них с костей – это обманутая смерть наконец приняла их в свои любящие объятия.

А вот прочие бросились врассыпную, и среди них был Дантон. Они вильнули в стороны от залива, скользя по крошащейся поверхности. Словно тени, проворные и смертоносные, замелькали среди трещин на льду ближе к берегу, где вода промерзла до самого русла, и уже там продолжили погоню. Уловка Диор нанесла войску Дантона кровоточащую рану, но оставались еще десятки вампиров – почти все высококровные, среди которых и Дантон, – и вскрылось, что план девчонки – просто безрассудная выходка.

Диор отчаянно цеплялась за обрезки упряжи, пока собаки несли ее по льду. Я же согнулся пополам, покрикивая на собственных копейщиков, чтобы мчали вперед, огибая залив в осколках разбитого речного стекла. Но Дантон исполнился ярости и вместе со свитой подбирался к Диор ближе и ближе.

– Я же говорил, что буду гнаться за тобой вечно, девочка!

– Пошел н-нахер! – сплюнула она, цепляясь за ремни.

– Скажи «пожалуйста», милая!