Когда они остались одни, Алина попросила:
– Миша, не мог бы ты налить чаю?
– Ему тоже? – спросил Миша.
– Да.
Мальчик послушно принялся расставлять аккуратно помещенные в подстаканники стаканы на столе.
– Я налью себе сама, – сказала Зоя. У нее было особое отношение к сахару, а еще ей требовалось время, чтобы проникнуться этой необычной сценой. Было так странно, что после всей пережитой боли и принесенных жертв им всем довелось встретиться в этом заброшенном месте.
Комната погрузилась в молчание. Накошка жалобно мяукнула.
– С чего начнем? – спросил Мал.
– Решай сам, – предложила Алина.
Мал пересек комнату и сдернул повязку с глаз пленника. Дарклинг и глазом не моргнул, ничем не показывая, что дезориентирован, просто окинул комнату взглядом, как будто оценивал ее на предмет покупки.
– Вы привезли меня не в Керамзин, – произнес, наконец, он.
Алина застыла. Как, впрочем, и все остальные. Зоя понимала, какое это потрясение. Лицо Дарклинга было другим – остались острые скулы, сверкающие серые глаза, но его черты слегка изменились, и шрамы, оставленные когда-то волькрой, исчезли. Но его голос – твердый, холодный как стекло, с повелительными нотками – остался прежним.
– Нет, – подтвердила Алина. – Я не желала видеть тебя в своем доме.
– Но я уже бывал там.
Лицо Алины застыло.
– Я помню.
– А ты помнишь меня? – спросил Миша. Он был слишком юн и не успел научиться скрывать ненависть за вежливыми словами.
Дарклинг поднял бровь.
– А должен?
– Я заботился о твоей матери, – напомнил Миша. – А вот мою мать разорвали твои монстры.