К кладам у людей вообще интересное отношение было. Хоть люди и деньги любили, но кладов боялись. Бывало, ягиня рассказывала, идет мужик, а перед ни клад открывается. Так он со всех ног в деревню. Редко кто клад брал. «Ну и не надо, не жили богато, так и пробовать не стоит! От денег зло одно!», – утешали себя люди, обходя клады стороной.
Народ загалдел, а ничего толком не сказал.
– А у кого переночевать можно? – спросила василиса, немного осмелев. Люди держались от ее посоха на почтительном расстоянии. Не нравился им ни старый череп, ни мертвецкий блеск в его пустых глазницах.
Народ снова переглянулся. Одна баба махнула рукой, как бы зовя василису за собой.
– Живем не богато. Муж пропал, – ворчала женщина, жалуясь на судьбу. – Дочка осталась.
Василиса смотрела на деревню, а солнце стало лениво катиться к закату.
– Посад недалеко, – усмехнулся филин, вглядываясь в лес. – Видала, сколько платков посадских! Как белых, так черных!
– Видала, – согласилась василиса, слыша, как бабки обсуждали девку из белого посада, которая замуж за чернопосадского собралась. Остановившись и вслушиваясь в речь характерными посадскими говорами, василиса невольно посмотрела на небо. Сокола видно не было. Прячется.
– Тьфу ты! Чернопосадские! – выругалась хозяйка, открывая двери в уютную жаркую избу. – Вечно то обманут, то обдерут, слова не держат, за глаза всю обплюют! Черноротые!
– Не переживай, они о вас такого же мнения, – усмехнулся филин хозяйке.
Василиса уже заметила, что черные платки с черными платками ходят, а белые с белыми.
– Надо бы деревню назвать Ассорти! – усмехнулся филин, слетая с плеча. Василиса смотрела на беленую печь, замусоленную лавку и стол с крошками.
– Дарина! А ну быстро крошки со стола убрала! – прикрикнула мать. – А то замуж не возьмут. Скажут, что неряха! Гости пришли, а на столе невесть что твориться. Вот так сваты завалятся, а у тебя не прибрано! Так они обратно поедут! Другую невесту поищут!
Дарина встала, отложила шитье и с опаской посмотрела на гостей. В глазах сожаление промелькнуло
– И на стол накрывай, – скомандовала мать, садясь на лавку.
Теперь она обращалась не к дочке, а к василисе и филину.
– Вы мне вот что скажите. Нельзя ли никак судьбу мужа узнать! Бывало, чует мое сердце, загулял он, проклятый, где-то в посаде! А бывало аж на слезу прошибет. Представлю, что лежит родненький в овраге каком- то, а дождь косточки его полощет! А я заплачу!
– А у домового спрашивали? – спросила василиса, а на душе что-то так прошелестело. Смотрела она на нехитрый скарб и немудреный быт, печка да прялка, лежанка и лавка… И думала. А стоит ли жалеть о том, что заместо этого василисой стала. Да к княжичу навьему сердцем прикипать начала.
– Раньше спрашивали! Стуком отвечал. Вот всю правду говорил. А потом как Маруську задавил, так перестали! У Маруськи дите пропало. Вот она и заморила домового вопросами! А он возьми ее и удави. Но сначала возьми! Юбка задрата была! – не без какой-то черной радости усмехнулась баба, пока дочка хлопотала с горшками.
– Хорошо, я спрошу, – произнесла василиса, закрывая глаза и открывая их снова. Изба поплыла. В темном углу показался маленький старик с жуткими белесыми, как у ночного хищника, глазами.