Тем не менее, Хубилай-хан, вне всякого сомнения, откровенно благоволил христианам, пользовавшимся при его дворе большим влиянием. Так, например, секретарем монгольского посольства, направленного в 1280 году Хубилаем (ставшим к тому времени не только кааном Великого Монгольского Улуса, но и императором Китая, основав новую китайскую династию Юань) в Чипангу, или Чипунгу (Японию), с целью привести это островное государство к покорности своей власти, был христианин-уйгур, казненный, вместе со своими спутниками, японскими самураями свирепого сиккэна (регента при сёгуне, являвшемся, в свою очередь, официальным регентом при практически лишенном политической власти тэнно, или микадо – японском императоре) Токимунэ. Среди останков воинов экспедиционного корпуса, направленного Хубилай-ханом, разгневанным убийством своих послов, в 1281 году на остров Кюсю и разбитого японцами (не без помощи «божественного ветра» Камикадзе, потопившего корабли татаро-монгольско-китайско-корейско-го десанта и отрезавшего их тем самым от материка – именно в честь этого «божественного ветра», спасшего, по воле небес, Японию, от иноземного вторжения получили почетное прозвище «камикадзе» знаменитые японские летчики-смертники последних месяцев Второй Мировой войны!), был найден стальной, украшенный серебряным крестом, шлем монгольского военачальника (очевидно, христианина). Плано Карпини упоминает трех высокопоставленных чиновников («ханских нотариев») при дворе Великого хана, являвшихся уйгурами-христианами. А в записках другого «франка» – фламандского монаха-минорита Вильгельма Рубруквиса (Рубрука или Рюисбрэка), направленного в ставку Великого хана, но уже не папским престолом, а королем Франции Людовиком IX (об этом посольстве у нас еще пойдет речь далее), указывается, что хан Сартак (сын Бату-хана, или, по-русски, Батыя), и секретарь хана Койяк, были христианами, принадлежавшими к Церкви Востока (то есть несторианами).
Несторианами именовались последователи особого восточно-христианского вероучения, основанного Константинопольским Патриархом Несторием (умершим в 450 году Христианской эры), отлученным от православной Церкви за ересь на Третьем Вселенском Эфесском соборе 431 года. По учению Нестория, «во Христе следовало разделять человеческую и Божественную природу», ибо он считал Иисуса «лишь человеком, ставшим Богом»; вследствие этого Несторий дерзал отказывать Пресвятой Деве Марии в наименовании Богородицы, именуя ее лишь «Христородицей». В настоящее время последователями несторианского вероучения, некогда весьма широко распространенного, являются малочисленные сирийцы-айсоры, безо всяких оснований считающие себя потомками древних ассирийцев, являющиеся в действительности потомками древних арамеев и проживающие, главным образом, в Северном Ираке.
На христианском Западе сразу же осознали значение татаро-монгольского фактора для развития событий в тогдашнем мире. Римские папы пытались через миссионеров оказывать влияние на завоевателей мира. Но и светские христианские государи стремились, путем заключения союза с татаро-монголами против исламских государств, добиться облегчения положения Святой Земли, которую все еще надеялись отвоевать у сарацин. Именно поэтому и папа римский Иннокентий IV и король Людовик IX Французский, начиная с 1245 года, несколько раз пытались через миссионеров из монашеских орденов доминиканцев и миноритов установить контакты с повелителем монголов. При этом послы, помимо дипломатических и религиозных поручений, естественно, получали и специальные задания в области разведки.
Почему же «франкские» крестоносцы, короли и папы связывали с пришельцами из далекой Центральной Азии надежды на возможность сокрушить в союзе с ними мусульман?
Поводом к этим (как вскоре оказалось, тщетным) надеждам послужило событие, происшедшее в Средней Азии еще в середине XII века. В 1141 году войска самого могущественного из тогдашних среднеазиатских мусульманских правителей, турка-сельджука, султана Санджара (1118–1157), вошедшего в историю под именем «последнего Великого Сельджука» и похороненного в городе Мерве (Афганистан), были разгромлены севернее Самарканда кара-китаями (именуемыми также каракиданями, или просто киданями).
Кара-китаи, выходцы из Южной Маньчжурии, родственные по языку современным тунгусам (эвенам или эвенкам), а также нанайцам, еще в VIII-X веках основали в Восточной Азии обширное государство, именовавшееся в китайских летописях «империей Ляо» или «Великим Ляо», которое подчинило себе к концу Х века всю Маньчжурию, Северный и Центральный Китай до реки Янцзы и монгольские степи Центральной Азии. В начале XII века Империя Ляо была разгромлена китайцами, вступившими для этого в союз с чжурчжэнями, другой народностью тунгусско– (эвено-) маньчжурского корня.
Вытесненные китайцами и чжурчжэнями из Восточной Азии и Монголии, кара-китаи захватили территорию между Монгольским Алтаем и хребтом Алтын-Таг, проникли через горные проходы в Центральный и Западный Тянь-Шань, в прибалхашские степи, в бассейн Сырдарьи, и, разбив, как говорилось выше, в 1141 году мусульманские войска «последнего Великого Сельджука», раздвинули свои владения до Амударьи. Так к середине XII века в Средней Азии и на западе Центральной Азии возникло огромное кара-китайское государство Китань или Кара-Кидань (Кара-Китайская империя) во главе с «гурханами», слухи о котором распространились по всей Азии.
Кара-китаи не были мусульманами. В то же время не существует никаких достоверных доказательств того, что они были христианами, что среди них имелись более-менее многочисленные или влиятельные группы христиан, или, что хотя бы один из киданьских правителей-гурханов в середине XII века принял христианство. Во всяком случае, Елю(й)-Чуцай, потомок киданьской династии Великого Ляо, знаменитый «премьер-министр» Чингиз-хана, судя по описаниям, был полностью китаизированным конфуцианцем, не сохранившим в себе ничего специфически кара-киданьского. Но западно-азиатские христиане смешивали кара-китаев с караитами (кераитами) – монгольским племенем, чьи правители за несколько десятков лет до победы кара-китаев над сельджуками под Самаркандом действительно приняли христианство несторианского толка. Сходство между ними и, соответственно, путаница, усугублялись еще и тем, что христиане-караиты в XIII веке покорили кара-китаев и основали на кара-китайской территории свое собственное государство, в свою очередь, покоренное Чингиз-ханом (так что – увы! – ошибался любимый военный историк наших детских лет генерал-майор Е.И. Разин, утверждавший во втором томе своей «Истории военного искусства», что монголы Чингиз-хана до начала похода на империю Нючжей, то есть Северную Китайскую, а точнее – чжурчжэньскую – империю Цзинь-Кинь, покорили Кара-Китайскую империю; в действительности последняя к моменту монгольского нашествия уже давно была покорена несторианами-караитами).
В середине XII века христианский правитель караитов именовался китайским титулом Ван-хан (по-китайски слово «ван», созвучное христианскому имени Иван-Иоанн, означало «царь», «король» или «князь царствующего дома»). Известие о том, что после разгрома мусульман-сельджуков под Самаркандом в Средней Азии немусульманами возникло новое обширное, и притом не мусульманское, а враждебное мусульманам государство во главе с Ван-ханом, было воспринято в христианской западно-азиатской среде как известие о победе, одержанной над мусульманами могущественным христианским «царем (царем-попом, попом) Иваном» (которого крестоносцы французского происхождения – «франки» – именовали «Жан» или «Жеан», крестоносцы германского происхождения – «Иоанн» или «Иоганн», а крестоносцы английского происхождения – «прест Джон»).
Чуть позднее это путаное известие было приукрашено дополнительной легендой о том, что победоносный среднеазиатский царь-христианин был в то же время и священником (первосвященником или пресвитером). Такой «царь-священник» весьма напоминал упоминавшегося в Библии святого праведного «царя-священника» Мелхиседека, «царя Салимского» (Иерусалимского), считавшегося прообразом самого Господа Иисуса Христа и причастившего ветхозаветного патриарха Авраама хлебом и вином после победы над пришедшими в Землю Обетованную с Востока царями язычников, что как бы вводило его в орбиту вооруженной борьбы между христианами и мусульманами за Иерусалим и всю Святую Землю. В первой же дошедшей до нас (датированной 1145 годом) записи о «царе Иване» германского епископа Оттона Фрейзингенского (канцлера императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы – прославленного деда упоминавшегося нами выше не менее знаменитого «сицилийского султана» Фридриха II Гогенштауфена), cреднеазиатский победитель мусульман был назван «царем-священником Иоанном». Летописец при этом добавил, со ссылкой на письмо некоего сирийского католического епископа в Рим, что «царь-священник Иоанн» после победы над мусульманами якобы двинулся из Средней Азии на Запад с намерением оказать помощь христианскому Иерусалимскому королевству, дошел до реки Тигр, но там остановился, не имея судов для переправы через реку.
По прошествии нескольких лет большой популярностью среди крестоносцев и даже в самом Риме пользовалось таинственное «письмо пресвитера Иоанна», якобы отправленное им ромейскому императору Мануилу I Комнину (вольное переложение его содержания вошло в золотой фонд древнерусской литературы под названием «Повести об Индейском Царстве»). Когда же, в результате монгольских походов, были разгромлены в Средней и Западной Азии мусульманские государства и в Западную Европу проникли достоверные сведения о наличии среди татаро-монголов христиан и об охотном зачислении монгольскими ханами христиан к себе на службу, «франки» вспомнили о «царстве Пресвитера Иоанна» (или «попа Ивана») далеко на Востоке» и решили всерьез попытаться разыграть «монгольскую карту». Тем более, что татаро-монголы еще в 1242 году наголову разгромили в битве при горе Кесе-Даг семидесятитысячное мусульманское войско султана турок-сельджуков Кей-Хосрова II (которым, как это ни странно, командовал православный христианин – грузинский князь Шервашидзе, абхаз по происхождению, из рода Чачба, доблестно павший под монгольскими мечами)! После разгрома турок монголо-татарами при Кесе-Даге земли сельджуков были настолько опустошены пришедшими из Центральной Азии «несущими смерть Чингиз-хана сынами», что к 1307 году Иконийский султанат турок-сельджуков – этот столь грозный еще недавно враг ближневосточных «франков» и ромеев, православных «византийских» греков, «с треском» рассыпался на части.
На фоне перечисленных военных катаклизмов оказалось почти незамеченным современниками возникновение на обломках сельджукского султаната независимого княжества (бейлика) турок-османов (названных так по имени своего предводителя Османа – вождя маленького кочевого рода, выделившегося из состава большого огузского племени Кайы). Впрочем, история возникновения Османской державы, которой было суждено в 1453 году, взяв Константинополь, покончить с Ромейской василией, выходит за рамки нашего повествования.
Как уже упоминалось выше, король-крестоносец Людовик IX Французский направил в качестве посла к враждебного мусульманам монголам монаха-минорита Вильгельма Рубруквиса, прибывшего, после полного опасных приключений и лишений путешествия, в 1254 году ко двору Великого хана и принятого самим кааном Менгу. Он застал монгольского владыку пребывавшим в готовности напасть на мусульманские государства Западной Азии, не изъявившие желания добровольно признать себя вассалами монголов, и уничтожить их. Друзья Менгу-хана уже были его вассалами, своих врагов он намеревался истребить или превратить в своих вассалов.
В 1256 году многочисленное, состоявшее в значительной степени из восточных христиан преимущественно несторианского вероисповедания, оснащенное китайской, среднеазиатской и иранской осадной техникой, татаро-монгольское войско под командованием правителя Персидской орды и вассала верховного повелителя – Каана, или Великого хана – всей Монгольской державы Хулагу, брата Великого хана (сына христианки и женатого на христианке) перешло в наступление на Запад. Первоочередной целью и задачей похода монголов был разгром опорных баз ордена низаритов (не без оснований подозревавшихся татаро-монголами в убийстве Джучи, старшего сына Чингиз-хана, и в скором времени действительно убивших, как мы увидим, другого сына Чингиз-хана, Чагатая-Джагатая), расположенных в Персии, и, прежде всего, их главных крепостей Аламут и Меймундуз. Татаро-монгольские авангарды начали военные действия против низаритов на три года раньше, с марта 1253 года.
Я. Закат в крови
Порой бывает легче сломить большое государство: есть войско, которое можно разгромить, и столица, которую можно занять. Иное дело штурмовать неприступные горные цитадели низаритов. Против десятков крепостей надо посылать отряды, снабженные осадными машинами, терять время и людей – результат же не стоил усилий.
Но в середине XIII века монголы твердо решили покончить с низаритами. Эта задача облегчалась тем, что очередной имам низаритов, сын «горного старца» и имама Рукн-эд Дина Хуршах (пришедший к власти в 1255 году, перешагнув через труп родного отца, устраненного им имама Алла ад-Дина III Мухаммеда), был человеком на редкость трусливым и подлым (хотя и на редкость жестоким). Как затравленный зверь, он буквально метался между желанием сохранить жизнь и богатство и страхом перед монголо-татарами. Пользуясь его непоследовательностью, татаро-монголы силой, обманом, уговорами брали крепость за крепостью, пока имам не был осажден в Аламуте.
Как говорится в грузинской «Столетней летописи:
«Итак… поделив Грузию, татары отправились в поход на Алмут (Аламут – В.А.) и забрали с собой грузин, коих разделили надвое. Половина их была в походе на Алмут один год, а (другая – В.А.) половина – в другой год, ибо семь лет продлилась война с алмутцами, которые суть вероломные человекоубийцы и коих именуют мулидами. И неустанно воевали с ними татары Чармаган, Чагата (сын Чингиз-хана Чагатай – В.А.), Иосур и Бичо – и летом и зимой. А грузины, разделенные и распределенные по годам своим, сопровождали их и пребывали в алмутском походе… Таким образом, в течение семи лет продлилось пребывание их на Алмутской войне. В один день снарядили алмутцы искусного мулида. Ночью он воровато проник в охрану ноинов (нойонов-князей – В.А.) Чагаты, прокрался в шатер его и спящему всадил ему в сердце нож и убил его…». Когда насмерть перепуганная стража кинулась на поиски убийцы, тот вдруг сам предстал перед монголами, потрясая обнаженным клинком, покрытым кровью сына Чингиз-хана, воскликнул на своем родном персидском языке: «Ман куштем Чагата!» («Я убил Чагатая!»), после чего был сам убит на месте разъяренными татарами. Судя по всему, убийца твердо верил в то, что по молитвам шейха своего тайного ордена будет перенесен в райские сады с приуготованными там отважным «фидаинам» наслаждениями.
В конце концов, Рукн-эд Дин Хуршах был вынужден сдаться. Взяв Аламут измором, татаро-монголы (и поддерживавшие их вспомогательные грузинские православные войска) согнали мулидов-низаритов, под предлогом переписи, в кучу и всех перерезали. Говорят, что при этом погибли тысячи ассасинов. Явившись с повинной головой в ставку хана татаро-монголов, имам Рукн-эд-Дин повел себя крайне недостойно и малодушно. Он слезно клялся, что якобы хотел сдаться «несущим смерть Чингиз-хана сынам» уже давно, но опасался… фанатизма своих собственных подданных. То есть, иначе говоря, недостойный преемник «худжжи» Гассана ибн Саббаха совершил очередную подлость, дойдя при этом до предела падения – он фактически надругался над верностью и предал память членов собственного ордена, не щадивших за него своих жизней в боях с жестоким врагом. Изощренный в тонкостях восточного дипломатического этикета, монгольский хан притворился, что поверил «горному старцу», и обанкротившийся имам некоторое время прожил в почетном плену в ставке Хулагу, пока монголо-татары, силой или хитростью (а также, вероятно, пользуясь именем как бы перешедшего под их покровительство имама, как приманкой), не завладели остальными ассасинскими твердынями в Иране, Ираке и Сирии.
ebooksa