Паучье княжество

И снова глаза её вернулись к небу. Ночное, оно было особенно красивым. Маришка любила ночь. Время, когда с ней не происходило ничего плохого.

Когда она делала, что желала.

Думала, о чём желала.

Предавалась мечтам, и некому было её за это корить.

– Ночь грядёт, глаза смыка-а-я, – нараспев прошелестела Маришка, снова скосив глаза на Володю. Ему понравится, как она поёт?

Потрескавшиеся, онемевшие от холода губы едва шевелились. Но она того не замечала:

– «Засыпай скорей», велит.

Настя прислушивается к её пению, а затем вдруг говорит:

– Ты сама её придумала? Звучит хорошо. Не думала о том, чтобы стать поэтессой?

Маришка вспыхивает:

– Ох, нет. Это… это мамина. Она мне её пела, когда… когда мы встречались в городе.

– Правда? Милая, но разве у тебя есть мама?

Маришка придвинулась ближе к приютскому, желая хоть немного согреться. Его тело было таким неподвижным.

– Мягкими руками… – она запнулась. Уставилась в небо, борясь с наливающимися тяжестью веками.

Оно ободряюще подмигивало ей звёздами. Холодный и далёкий блеск. Как круглые камушки краденных у Нежаны бусиков.

Уголки губ слабо дёрнулись. И она велела себе продолжить:

Мягкими руками мамы,Кудри твои перебирая,О странах добрых говорит.

Маришка перевернулась набок. Съехала чуть ниже, прямо по снегу. И прижалась лбом к задубевшей от крови и мороза Володиной сорочке.

«Всевышние, подумать только…» – сердце слабо затрепетало в груди.

Окончательно осмелев, она обвила рукой его плечи. И вдруг на душе её сделалось совсем хорошо.

Маришка улыбнулась. Широко-широко: