Она тяжело вздохнула.
«Нет, Володя достаточно уже настрадался…»
Маришка заправила за уши волосы и раскрыла тетрадку. В тусклом ночном свете и без того видно было из ряда вон плохо, а ещё эта тень от деревьев.
Приютская покосилась на цыганского мальчишку. Нет, она его не оставит.
Маришка придвинулась ближе, чтобы бедром касаться Володиного плеча. Пускай лишь немного, но всё же она его согреет.
Сощурив глаза, она принялась строчить, едва различая на бумаге собственные слова.
Пальцы немели от холода. Карандаш громко корябал тетрадный листок.
«Ничего. Ничего, только не спать».
Ветер баюкал голые ветки над её головой.
Время от времени приютская дышала на руки – старалась хоть немного их отогреть. И всё же, в конце концов, писать сделалось невозможно. Слишком зябко. Слишком тёмная от дерева тень.
Дневник пришлось отложить. Он аккуратно погрузился в чистую снежную гладь, словно в тайник. Маришка и не заметила, как уголки дневниковых страниц мигом потемнели от влаги.
«Как же спать охота…» – она зевнула. Широко и некрасиво.
Настя рядом закатила глаза. Ох, все шесть… Ну и
–
Ничего же с ней не станется, ежели она полежит всего минутку?
От бега у неё ныло всё тело.
Маришка обняла себя руками, откидываясь на припорошённую снегом землю. Перед глазами застыл купол прекрасного тёмного неба.
Серые снежные хлопья опускались на Маришкино лицо. Обжигали лоб и щёки. Почему снег может быть таким горячим?
Плечо приютской прижималось к Володиному плечу. То было едва тёплым и твёрдым.
«Ещё минутку – и точно пойдём», – пообещала себе Маришка, бросив взгляд на приютского.