Глава 23
Лозу вынесло к его дому на болоте. Он сам не ожидал, что вывалится из наспех открытой дороги бахриманов именно здесь. Память принесла его в то место, где он когда-то был счастлив. Дети всегда счастливы, если с ними рядом любящие родители. Саардис, понимая, что стоит промедлить хотя бы на мгновение, и он погибнет под рушащимся сводом пещеры, подспудно искал надежной защиты. Такую когда-то давал ему отец.
– Пока ты был жив, – произнес бахриман вслух и повернулся на бок. Он оказался лежащим на своей кровати. Тряпки отсырели и пахли мышами.
Стуча зубами от холода, Лоза наспех умылся дождевой водой, скопившейся в лохани, снял с себя грязную одежду, достал другую, хорошо сохранившуюся в добротно сколоченном сундуке. Огладил прибившийся от долгого лежания мех.
– Дорогу идущему бахриману!
Он похвалил себя, открыв портал не в самом монастыре, и даже не у его стен, а на нависающей над ним скале. Подобравшись к краю, Саардис лег на стылую землю и посмотрел вниз.
Вместо городища с двумя крепостными стенами, сторожевыми башнями, высокой колокольней и центральным зданием с входом в драконьи пещеры зияла огромная дыра. Где-то на ее дне полыхало пожарище.
«Горючие камни, – Лоза понял причину столь яркого пламени. В жаре камней из Тонг-Зитта плавились валуны, не говоря уже о телах всех тех, кого завалило или замуровало, – даже они из несущих благо превратились в зло».
Вокруг ни души. Даже птиц нет. Молчит и лес, по-своему переживая трагедию.
Вспомнился приказ Мякини закрыть врата и никому не покидать монастырь. Что это? Ошибка? Или ее умело подвели к такому решению?
«Даже если бы люди захотели убежать, не смогли бы».
Щеку опалило холодом. Лоза поднес к лицу пальцы и только тогда понял, что плачет.
Поднялся, мысленно представил каменный гроб.
Если не получится, то лучше лежать рядом с ними, чем жить с таким грузом одному.
– Дорогу идущему бахриману!
***
Добрю провели к королю сразу же, как только узнали, что она из монастыря Мятущихся душ.
Монахиня поправила платок, несколько раз сжала и разжала пальцы. Руки закоченели, пока она летела на чужом драконе, чей погонщик не озаботился ни горючими камнями, ни хоть какой-нибудь шкурой для пассажира.
«А содрал, подлец, за час полета втридорога»
О медвежьей, что осталась лежать в монастырской люльке, Добря даже не вспомнила – так стремилась побыстрее попасть во дворец.