Она чувствовала себя как человек, который не особо любил лимоны, а потом узнал, что ему их нельзя, и вдруг резко захотел сожрать их килограмм.
"Почему он молчит?"
Они шли по бесконечным облинявшим садам и узким лестницам, на нее смотрели драконы со всех сторон — "ты зря сюда пришла, уходи скорее, тебе здесь не место".
"Не нужно было сюда приходить, это верно. Гребаный Барт… Хотя, Барт тут ни при чем — министр сказал "домой", и Барт понял его правильно — здесь его дом, раньше он говорил всегда "на третью квартиру" и его отлично понимали, а тут внезапно "дом", и Барт ожидаемо просто выполнил приказ. Дело не в Барте, дело в доме."
Они вышли на площадь перед драконами, из какого-то невидимого прохода между темнотой колонн, глухой камень под ногами проводил их безмолвием, калитка в воротах была закрыта. Министр открыл ее и наступил на порог, раздался долгий, очень чистый бронзовый раскат гонга, как будто звучал весь дворец. Вера смотрела на гранитные плиты под ногами. Министр громко свистнул, к нему подбежали неизвестно откуда возникшие собаки, он отослал всех, кроме одной, приказав ей идти рядом. Вера посмотрела на него с удивлением и он пояснил:
— Здесь свободные извозчики не ездят, чтобы поймать карету, нужно спуститься в город. А ночью здесь небезопасно.
Она молча кивнула и пошла рядом с ним, Вера справа, собака слева. Внизу начинало всходить солнце, город расстилался до горизонта, весь блестящий, расчерченный ровными улицами и симметричными площадями, серпантин цыньянского элитного дворцового квартала взбирался по горе вверх, внизу лежали как на ладони десятки других дворцов, все одинаковые — ровный квадрат, внутри длинная площадь, потом большой дворец, упирающийся в сад, по бокам большие дворцы, много мелких строений в углах. Между собой дворцы отличались незначительно, но зато значительно отличались от дворца Кан — они были живыми и светлыми, везде горели фонари, ходили стражники, пробегали кошки, щебетали птицы.
"А у него ни единой птицы во всем дворце."
Они молчали всю дорогу, идти было легко, потому что дорога спускалась вниз, но у Веры все равно подгибались ноги, то ли от усталости, то ли от того, что держаться было трудно. Внизу уже ездили кареты, ходили ранние пешеходы, министр подозвал извозчика и отослал собаку домой, она убежала.
"Даже не погладил, слова доброго не сказал."
Они сели в карету, министр задвинул шторы, лошади побежали. Они сидели напротив и так старательно не смотрели друг на друга, как будто если посмотрят, вскроется страшное.
"В последний раз мы ездили в карете в ту ночь, когда я Тонга убила."
Она вспоминала те минуты, такие свежие в памяти, как будто это происходит прямо сейчас- речная вода, кровь и страх, один тапок…
"Тогда я чувствовала себя лучше, чем сейчас. Тогда враг был повержен, а сейчас врага нет, некого повергнуть, чтобы стало легче."
— Вера… — она подняла на него глаза, он придвинулся ближе, взял ее руки в свои, заставляя чувствовать свою ничтожность и беспомощность, мягко сжал, — Вера, то, что сказала Йори — неправда.
— А то, что сказала госпожа Тэй? — ее голос звучал равнодушно, так же равнодушно он рассказывал об убийстве Йори совсем недавно.
— Госпожа Тэй тоже ничего не знает. Если вам станет легче, мы можем проверить, но я уже сейчас могу вам сказать — когда вы подхватили белую лихорадку и вас осматривать Док, он не нашел других болезней или каких-то серьезных отклонений, сейчас вы полностью здоровы.
— Угу, — она смотрела на его руки, сжимающие ее пальцы, и не верила ни единому слову. — Дрянная погодка сегодня. — Тишина. — Отличная погодка сегодня. — Тишина. — Вы отключили часы истины. — Она подняла глаза, он опустил.
— Мне показалось, что вам они мешают, когда я спросил вас о драконах. И я их отключил, чтобы вы могли врать о том, какой милый у меня дворец. Хотите, чтобы я их включил?
— Хочу.