— Спать на мягком — позор для мужчины, — усмехнулся он, — по крайней мере, в провинции Кан. Там считается, что спят на соломе только дряхлые старики и лентяи, а молодые мужчины должны спать на полу, на тонком одеяле. Молодые женщины тоже, но им позволено два одеяла. Дети спят в колыбели, сначала в подвесной, потом в такой где-то, — он провел рукой на уровне пояса, — она стоит на ножках, как стол. Столы здесь, кстати, тоже низкие, чтобы есть, сидя на полу на коленях. Я это в детстве ненавидел, как только вернулся сюда, сразу купил себе нормальный карнский стол и стулья, они во всем дворце только у меня. Это, кстати, женский сад, — он указал рукой вокруг, очертив пространство справа и слева от тропинки, по которой они шли, Вера различила черные ветки деревьев на фоне серого неба, изогнутые крыши беседок и что-то непонятное, высокая конструкция из сложенных друг на друга дисков, похожая на детскую пирамидку.
— Что это?
— Фонтан Золотой Госпожи, — с ноткой гордости ответил министр, — его тоже привезли из дворца Кан в империи, ему больше двухсот лет. Помните, я рассказывал, что сын правителя Кана женился на ридийке? — Вера кивнула, он улыбнулся: — Она после свадьбы получила от императора титул Золотая Госпожа, потому что их брак благословил Золотой Дракон, перед свадьбой он послал видения жрецам храма дворца Кан, а во время свадьбы лично явился и благословил их союз, император присутствовал на свадьбе и сам все видел, это есть в летописях. И еще в летописях есть слова о том, что госпожа "сияла золотом", но это вполне может быть художественная метафора — хрен их поймешь, этих летописцев. А этот фонтан она привезла с собой как часть приданого, из дворца своего отца в Маялу, тогда это еще была Ридия. Во дворце правителя Кана вода в нем била вверх, а потом стекала по уступам, здесь не бьет — напора не хватает, просто течет как из крана. Но тоже красиво.
Они дошли до края сада, спустились по ступенькам на широкую улицу и остановились перед очередной аркой с драконом. Ворота были открыты, но министр остановился перед ними и указал Вере куда-то внутрь:
— Дворец старшей госпожи, мне туда уж четверть века как нельзя. А мне и не надо,
— он шутливо улыбнулся Вере, обнял за пояс и развернул на девяносто градусов, — обойдем это мрачное холодное место стороной.
Она улыбнулась и отвела глаза, они пошли по дороге, справа поднималась трехметровая стена, слева темнел сад с голыми деревьями и выключенными фонтанами.
"Как будто бродим по заброшке. Осталось найти красивое место где-нибудь повыше, сесть на край, болтая ногами над пропастью, пить из жестянок, говорить о вечном и ждать рассвета. И целоваться."
Ладонь министра Шена на талии стала жечь кожу. Почему-то на пикнике ее это не смущало, он вел себя слишком нарочито, откровенно демонстрируя всем, что они уже давно разобрались в своих отношениях и уже сто лет вместе спят, а она знала, что это не так, поэтому воспринимала его поведение как игру, театральное представление с целью кому-то что-то доказать, и автоматически включилась в эту игру, просто чтобы не портить ему спектакль.
"А сейчас зачем он это делает?"
Нравится ему, вот и делает. У него с этим просто.
"А дворец свой полудохлый зачем мне с таким жаром рекламирует?"
Как будто ты не знаешь. Хочешь стать хозяйкой покоев с обледеневающими стенами? Он, похоже, думает, что это офигенное предложение.
"Великий боженька… Зачем мне министр Шен, я знаю, но зачем мне этот темный склеп? Можно как-нибудь без него?"
— А это храмовая площадь, — они дошли до поворота стены женского дворца, министр развернул Веру вправо, показывая новый двор с галереями по бокам. Внутри двора была широкая дорожка из каменных плит, вдоль этой дорожки шла вереница статуй на высоких постаментах, министр повел ее туда. Они спустились по ступенькам, остановились в начале дорожки, министр осмотрелся вокруг с невеселым видом, как будто это место много для него значило. Вера постояла молча, рассматривая статуи и здание напротив с двухэтажной крышей и драконами на коньках, поняла, что молчание длится слишком долго, подняла вопросительный взгляд на министра Шена. Он заметил, невесело усмехнулся и кивнул вперед: — Здесь проводятся ежегодные службы в честь богов и духов-покровителей семьи. Моя дорога унижения.
Вера пораженно осмотрелась, ничего унизительного не нашла и опять развернулась к министру:
— Почему?
— Потому что в этот день собираются все мои родственники и выстраиваются вот тут, каждый у своего духа-покровителя, — он указал рукой вдоль дорожки, медленно пошел по ней вперед, статуи начинались не сразу, а где-то после первой трети дорожки, причем первым шел пустой постамент, а следующий уже был со статуей, министр остановился напротив нее, — вот тут стоит младшая сестра, возле следующего духа — средняя, потом следующая и старшая, потом другие люди, возле вон того, самого дальнего, стоит мать. А я, как наследник, несу ароматические палочки и прочие дары, вообще это старший мужчина должен делать, но он на моей памяти никогда не мог пройти такое расстояние по прямой, так что я его всю жизнь замещал в этом вопросе. Выхожу вот оттуда, откуда мы пришли, иду по дороге до храма, там возлагаются жертвы, — он указал на здание с двумя крышами, опять посмотрел на первую статую: — По канону, мы должны вот тут встречаться, а потом вместе идти к жертвеннику и возлагать жертвы. Когда я подхожу, сестра тут уже стоит меня ждет, я останавливаюсь, поворачиваюсь к ней, она мне кланяется, я кланяюсь ей, она берет у меня одну палочку и я иду дальше к алтарю, она идет за мной. Я подхожу к следующей, все повторяется, вторая становится за первой, и так дальше до самого конца, мы идем туда, жертвеннику тоже кланяемся, я возлагаю жертвы, они все по очереди ставят палочки и просят у богов чего им там хочется, считается, что в этот день сто процентов боги исполнят.
— И в чем унизительность? — осторожно спросила Вера.
— Они мне не кланяются. Я для них не наследник, я подхожу, жду поклона, они стоят с задранными носами свой удар гонга, потом на свой удар кланяюсь я, они милостиво принимают поклон, берут палочку и идут за мной, и так каждая — мать, бабка, бедные родственники-приживалы, все. В прошлом году мать притащила своих дочерей, потому что в их доме не было мужчины, ее муж заболел, а его брат был в отъезде, некому было провести церемонию. Они меня попросили, я сделал им одолжение, в итоге я всей кодле поклонился, а вся кодла мне — ни разу. Я плачу их долги, я их защищаю, а они делают вид, что я этим их оскорбляю.