Ей хотелось избить себя за эту мысль.
У декоративной колонны с фонтаном они остановились, здесь скульптура была другая — пышнотелая кудрявая хохотушка закрывала лицо от брызг воды, которую лил на неё смешливый купидон с хвостом и рогами, сидящий на виноградной лозе. Девушка была вся мокрая, тонкое платье прилипло к телу, это выглядело эротичнее, чем если бы она была голой. Рональд указал на неё:
— Лейла, богиня любви.
— Карнская?
— Да. У ридийцев любая богиня — богиня любви. А у цыньянцев нет богини любви, там любви не существует.
Вера перевела на него недоверчивый взгляд, он усмехнулся и кивнул:
— Они только рассуждать горазды. Там есть богиня утешения, к которой ходят замужние, но ещё не беременные. Есть богиня материнства, она сосредоточена на производстве детей, больше ни на чём. Есть боги семьи, которые хранят детей, пока они не вступят в брак. А потом всё, опять по кругу — утешение, материнство, семья, утешение. Там девушек берут в дом как щенков, как только они научатся самостоятельно ходить и есть, потом оплодотворяют, как только они станут для этого пригодны, а это опасно, все нормальные врачи Карна уже об этом писали, сто лет назад, ранняя беременность увеличивает риски для матери. Цыньянцам плевать, если жена умрёт при родах, это будет облегчением, тогда можно будет следующую взять, породнившись со следующей влиятельной семьёй.
«Как же его зацепило. Вот только министру это говорить надо было, а не мне. Но министру, по ходу, страшновато такое в лицо отвечать.»
Вера молчала и смотрела на богиню, чтобы не смотреть на Рональда — боялась отвлечь. Он говорил как будто сам с собой, или с кем-то важным, кого здесь не было.
— Ничего они о любви не знают. У них стихи "о любви" — это описания природы, всяких цветов и рассветов, смакующие хрупкую недолговечность женской красоты. Конечно, она недолговечна — полюбоваться, оплодотворить и забыть. И это ещё не худший вариант, на самом деле, потому что если женщина выживет, она обречена всю жизнь терпеть отношение к себе как к вещи, муж будет ею распоряжаться, а она будет выполнять, и безвылазно сидеть дома, как на цепи, в то время как он будет вкушать недолговечную красоту других женщин, помоложе и посвежее. Дикари.
Рональд опустил глаза, как будто сам внезапно обнаружил себя высказавшимся, осторожно посмотрел на Веру, она обхватила двумя руками его руку, сделала суровое лицо и кивнула, шёпотом поддерживая:
— Дикари.
Он рассмеялся, с шутливым смущением прикрыл глаза рукой, выглянул из-под ладони и шепнул:
— Да что ж я творю, а? Вроде не пил ещё. Вы на меня странно влияете, вызываете, — он задумался, как будто ища слово, или пытаясь поймать ощущение, пощупал свою грудь, решился и кивнул: — Вызываете желание говорить правду! Возмутительно. Мы же во дворце, имейте совесть! Здесь так себя не ведут, ай-яй-яй, Вера.
Она смеялась, утыкаясь лбом в его плечо, он успокаивающе гладил её по спине, указал в сторону танцевального зала:
— Пойдёмте, уже звонок.
Они пошли в сторону музыки, он шутливо отчитывал её за правду, она смеялась, отбивалась и требовала прекратить, или она сейчас задохнётся. На них смотрели со всех сторон, ей уже стало наплевать — дразнить женщин надоело, а к раздевающим взглядам мужчин она привыкла и уговорила себя их игнорировать.
Начался танец, в центре закружился Артур с какой-то красоткой, они с Рональдом оказались близко к оркестру, там было очень громко и говорить почти не получалось, приходилось либо кричать, либо наклоняться ближе, либо общаться жестами и мимикой, они перепробовали всё, сойдясь на том, что лучше помолчат.
Рональд не особенно хорошо танцевал, а учитывая, что Вера сама танцевала этот танец впервые, у них получалось кое-как, они сбивались и смеялись, но всё равно остались довольны. Танец закончился, Вера изобразила свой реверанс, вызвав очередную вспышку внимания, Рональд взял её за руку и увёл в сторону безалкогольного бара, вокруг которого общались юные девушки, порхая от стайки к стайке. Вера открыла книжку и записала Рональда на предпоследнюю страницу, он вздохнул с облегчением:
— Ну наконец-то, прямо легче стало. Надеюсь, вас никто не похитит? — его взгляд с намёком указал на потолок, как будто там притаился среди скульптур кое-кто с акцентом и безграничной наглостью, она прищурила один глаз и замотала головой: