Дерево красной птицы

Становясь старше, Кымлан все сильнее чувствовала мистическую связь с огнем, начала понимать, что он лечит ее, узнала историю своего рождения и осознала, что он ей вовсе не враг. Она приняла себя и продолжила жить так, словно ничем не отличалась от обычных людей, хотя в глубине души всегда чувствовала свою непохожесть на других.

В день казни огонь неистовствовал так, будто хотел сжечь ее внутренности, но в тот момент, когда тело, казалось бы, уже не могло выносить эту боль, жар ушел и… загорелся лагерь. Будто пламя, всегда лечившее свою хозяйку, выплеснулось изнутри, чтобы уничтожить внешнюю угрозу. Неужели Мунно оказался прав, и это действительно сделала Кымлан?

Эта мысль так взволновала ее, что она рывком села на скамье. Если все это было правдой, значит, она могла управлять огнем? Копаясь в памяти, Кымлан вдруг вспомнила случай из детства, который тогда не связала со своими особенностями.

В семилетнем возрасте она впервые сбежала во дворец. Ей было жутко любопытно посмотреть на место, где служит ее отец. К тому же нянюшка всегда таинственно говорила, что дворец – страшное место, и поэтому Кымлан представляла себе полчища чудовищ, с которыми он отчаянно сражается. Тогда-то она и познакомилась с Науном и Ансоль.

По возвращении домой Кымлан узнала, что один из соседских мальчишек подставил Чаболя – украл у его отца редкую траву для исцеляющего снадобья и свалил все на него. Лекарь не поверил сыну и высек того мокрыми розгами, отчего бедный Чаболь не мог ходить несколько дней. Кымлан сразу побежала к воришке, но тот отпирался, прячась за спину сердитого отца, который выгнал девочку взашей и запретил приближаться к их дому.

Ее так потрясла несправедливость, что она в сердцах пожелала им умереть в тяжких муках.

Едва она завернула за угол, как услышала перепуганные крики, а затем увидела, что соломенная крыша дома вспыхнула ярким пламенем. Тогда она не связала этот пожар со своими странностями, но сейчас понимала, что соседский дом загорелся не без ее участия.

Кымлан нужно было удостовериться в правдивости своей теории.

Осторожно оглянувшись, Кымлан проверила, все ли невольницы спят. Она протянула руку над пучком соломы и сосредоточилась, воскрешая ужас, который испытала вчера на месте казни. Сердце вновь раскололось пополам от воспоминаний о Чаболе, его испуганных глазах и взгляде, в котором, несмотря ни на что, плескалась безумная надежда, что это не конец. Слезы брызнули из глаз, и Кымлан уронила руку.

Зажав рот ладонью, она пыталась обуздать захлестывающую боль, которую со вчерашнего дня прятала в дальнем уголке души. У нее не было даже места, где можно спрятаться и в одиночестве оплакать дорогого человека. Она оказалась совершенно одна в чужой, враждебной стране среди людей, которым не было дела ни до нее, ни до ее страданий.

– Ты поплачь, не прячься, – раздался едва слышный шепот. Кымлан вздрогнула и повернула голову, встретившись с блестящими глазами Сольдан. – Здесь это обычное дело. Все оплакивают свое прошлое, настоящее и будущее, которого ни у кого из нас нет.

Поутру ее разбудили грубые окрики солдат, после чего женщины вяло потянулись к выходу.

Всклокоченная, заспанная Сольдан шепнула Кымлан:

– Сейчас будет перекличка, завтрак, а потом – работа.

Чувствуя себя разбитой и больной после почти бессонной ночи, Кымлан потрясла головой, пытаясь проснуться, как вдруг заметила небольшое темное пятно среди клочков соломы, на которой она спала. Она быстро оглянулась по сторонам и с тяжело бухающим сердцем пригнулась ближе.

Сомнений быть не могло: несколько обгоревших стеблей осыпались в ее пальцах, как черная пыль. Значит, правда! Она могла управлять огнем и вчера, сама того не подозревая, подожгла свою подстилку. Повезло еще, что не устроила пожар и не сгорела в бараке вместе с другими рабынями. В любом случае эта удивительная способность открывала для нее хорошие перспективы, и если научиться контролировать огонь, то шансы на побег заметно увеличатся. Только вот в чем загвоздка: учиться ей было негде.

– Ты чего застыла? Пошли скорее, сейчас придет командир Рудже! – громко крикнула от двери Сольдан, одной ногой переступив через порог.

Рабыни послушно выстроились в ряд перед домом командующего, покорно опустив головы. По длинной деревянной лестнице спустился уже немолодой мужчина с густой черной бородой, заплетенной в три ровные, украшенные синими бусинами косицы. Одет он был в длинный халат наподобие когурёских пхо[5]. Похожие одежды были и на других воинах, вот только наряд командира был богаче, а ткань дороже, чем у обычных солдат. Пересекавший лицо шрам, прямая спина и четкая походка выдавали в нем военного с богатым опытом. Кымлан догадалась, что он в деревне главный.

Мужчина обошел рабов и с каждым из них перекинулся несколькими фразами. Сольдан, стоявшая по правую руку от Кымлан, шепнула, что он всегда спрашивает о самочувствии и, если есть жалобы, отправляет к травнику. Такое живое участие в судьбах бесправных рабов было необычно, поэтому Кымлан с интересом ждала, когда командир подойдет к ней.

Поравнявшись с новенькой, он внимательно осмотрел ее с ног до головы. Его глаза были колючими и дикими, как и у всех мохэсцев, но взгляд гораздо мягче, чем у Мунно. В черных зрачках отражался опыт прожитых лет, и смотрел он так, будто ничто в жизни уже не может его удивить.