Дерево красной птицы

– Моего отца ложно обвинили в измене и казнили, – неожиданно произнес Даон.

Кымлан пораженно уставилась на темный контур его окаменевшего профиля, никак не ожидая, что скрытный, суровый мужчина вдруг заговорит с ней о своем трагичном прошлом.

– Твой отец был аристократом? – осторожно спросила она, чтобы продолжить разговор. У нее не было сомнений в благородном происхождении Даона. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять это.

– Он был генералом Когурё, оборонял крепость Анси от солдат империи Цзинь. Я родился на Ляодуне, а Анси – мой родной дом. Отец ненавидел жить в столице, ненавидел двор, этот мерзкий гадюшник, и собирался вернуться обратно. Однако Первый советник испугался, что он начнет накапливать там силы и в итоге станет угрозой его власти. Сама знаешь, как аристократы боятся генералов Ляодуна, особенно если те имеют в своей биографии внушительные победы. Перед отъездом к нам пришли с обыском и нашли поддельное письмо о якобы готовящейся измене. Мне было тогда десять. – Даон говорил тихо, но в его голосе звенели металлические нотки.

– Нас арестовали и бросили в темницу. Родителей пытали, чтобы выбить признание. Сестра не выдержала их мучений и подтвердила, что все в письме – правда. Отца казнили, а матушка… Проснувшись утром в клетке, я увидел ее тело на перекладине. Она наложила на себя руки. За одну ночь моя девятилетняя сестра стала совсем седой. Ее отправили в дом Первого советника в качестве рабыни, и через несколько дней она скончалась. Говорят, ее забили до смерти на заднем дворе за то, что министру не понравилось, как она прислуживала его дочери.

– А ты? – Кымлан смотрела на него другими глазами. После такого рассказа у нее язык не поворачивался назвать его предателем, как раньше. – Что произошло с тобой?

– Меня вместе с другими невольниками отправили на границу с мохэ строить укрепления. Но после случившегося с моей семьей я всей душой возненавидел Когурё. Что это за страна такая, где самых верных и преданных людей убивают по чьей-то прихоти? – жестко спросил Даон, развернувшись к Кымлан, как будто она должна знать ответ на вопрос. – В чем провинился мой отец, проливавший кровь за Владыку? А моя несчастная мать? Или маленькая сестренка? В чем виноват я? Отец был для меня примером, и я мечтал стать похожим на него, честно служить Когурё и гордиться своей родиной. А в итоге я остался совсем один – сын предателя, презренный раб, которого секли плетью, если надзиратель считал, что я работаю недостаточно усердно.

– Однажды я сбежал. Мне помог старый друг семьи, который верил в невиновность отца. Мы отправились в Цзинь, но по дороге на торговый караван напали, и я едва спасся. Я долго блуждал по горам, пока через какое-то время меня, едва живого от голода, не нашел Мунно. Мы одного с ним возраста. Он пожалел полумертвого оборванца и уговорил хана взять меня в племя. Мы с ним вместе выросли, вместе тренировались. Я упражнялся денно и нощно, до изнеможения, до кровавых мозолей, чтобы превзойти лучших мохэских воинов и стать личным стражником Мунно. И с тех пор я ни разу не пожалел о своем выборе. Я служу честному и благородному человеку.

– Я тоже служу достойному господину, – возразила Кымлан, понимая, куда клонит Даон. Его рассказ произвел на нее сильное впечатление, но в ее сердце жила другая история, другая правда.

– Ты в этом уверена? – Даже в ночной темноте Кымлан видела, как сверкают его глаза, и неприятный холодок скользнул по ее спине.

Поколебавшись всего мгновение, она уверенно кивнула:

– Уверена. Принц Наун никогда меня не разочарует.

– Буду рад, если так. – Напряженные плечи опустились, и Даон расслабленно поднял голову, уставившись в ночное небо. – Иди поспи немного, скоро уже вставать.

Несмотря на физическую усталость, спать совершенно не хотелось. Кымлан прислонилась к дереву, слушая редкие шорохи леса и тихое дыхание спящих солдат, скорчившихся на холодной земле, замерзших, голодных, потрепанных вчерашней схваткой… Как их жаль!

С детства война представлялась для Кымлан великим действом. Гордо поднятые знамена, блестящие доспехи, боевой клич и полное беззаветной любви к своей стране сердце, стучащее в унисон с сердцами товарищей. Но первый настоящий бой что-то надломил внутри нее. Мертвые глаза друзей, стоны боли, кровь, чудовищные раны и нескончаемая река человеческих страданий – вот каково истинное лицо войны. Стоило только представить, сколько горя тянет за собой каждая смерть, сколько слез и разрушенных, изувеченных жизней скрывается за каждым убитым солдатом, и Кымлан, как никогда ясно, поняла, что война – самое страшное в мире. И теперь ее гордо брошенная в лицо Мунно фраза: «Только войной можно добиться мира» – вызвала лишь отвращение и стыд.

Она перевела взгляд на спящего Мунно. В холодном свете луны его суровые черты заострились, обозначив на лице тяжелую печать принятых им решений. Даже во сне он был неспокоен – время от времени тяжело вздыхал и хмурил широкие брови. Что-то теплое зашевелилось в ее сердце, и Кымлан захотелось забрать часть тяжелого бремени, что лежало на плечах сына вождя Сумо. Защищая народ, он поставил на карту все, и даже собственную жизнь.

Едва начало светать, Мунно, Кымлан и Даон взяли пятерых солдат и отправились на разведку, чтобы на месте составить детальный план нападения.

Рудже оказался прав: когда они взобрались на гору и с высоты увидели ущелье, стало ясно, что оно идеально подходит для военного лагеря. Со всех сторон киданей окружали холмы, которые исключали внезапное нападение. Любой, кто попытался бы спуститься со склона, тут же оказался бы под прицелом караульных, выставленных по периметру. А выход из ущелья был действительно чрезвычайно узким – одновременно могли пройти едва ли трое солдат. Один из склонов горы был скалистым и покрыт редкой растительностью.

Даон запрокинул голову вверх, тихо переговариваясь с Мунно.

– Нужно перекрыть проход.