Не знаю

Следую, покидаю. На платформе турникеты. Без билета невозможно выйти со станции… Только если местный контролер соблаговолит выпустить. Еще одна белесая харя.

Я хочу умереть.

Кольцов

2022 г., Москва

Да, Нонка. Так чего же она хочет? Теперь? Места в главной книге моей жизни? На обложке или на страницах? Ох-ох-ох, как бы ей не обмануться. Как бы мне не обмануть ее. Будет ли книга… Или квартиру? Это как-то понадежнее.

Каждый божий день по многу раз она звонит или я звоню ей. Не припомню, чтобы с кем-то я разговаривал столько. Но я устал от этого. Не припомню также, чтобы я зависел от кого-то так сильно в самых простых вещах. Бывает так, что она занята, болеет или не в настроении. И тогда я чувствую, насколько беспомощен оказался бы без нее. Простые вещи – продукты, самочувствие, ее дорога на работу и с работы: «Ты поел? Что ты поел? Вкусно?», «Как добралась? Не жарко? Не мерзнешь?», «Как ты себя чувствуешь? Как голова? Как ноги?», «Что делаешь? Как спалось?» – я никогда ни с кем не говорил об этом.

Лекции и семинары я веду перед этим дурацким экраном. Онлайн. Кто бы сказал мне это еще годик назад. В сущности, тут нет ничего сложного – отличие не такое уж и сильное. В последнее время лица студентов я и так не слишком хорошо различал, да и не интересны они мне стали, эти лица, – уж сколько их я перевидал. Классикам безразлично, кому я о них рассказываю, да и мне они важнее аудитории. Этот самый онлайн ощущается тогда, когда что-то с ним не так – вот когда я чувствую себя беспомощным заложником. Весь этот птичий язык современных технологий… вот уж для этого я точно стар. И снова Нонка берет это на себя. В общем-то, я понимаю, что ничего сложного там нет. Но я не хочу знать об этом совсем, абсолютно ничего. У меня есть мой Лермонтов и мой Пушкин, они со мной, вот они. А всё, что за этим экраном, – это увольте. Кстати, об «увольте». Сколько раз я говорил – ах, насточертело мне это все, хочу покою, в восемьдесят лет не работают, сколько можно. А вот теперь, когда и правда уволить могут в любой момент – и даже странно, что не увольняют, – так каждый раз, когда сбоит что-то в этих кнопках и железках, меня холодным потом прошибает, что выглядеть буду недееспособно и вылечу.

Уволят. И тогда будет время для Книги. Не от нее ли я бежал всю жизнь.

Я чувствую туман вокруг себя. – Ты что, не помнишь? – Не помню. Мне все равно.

Анна

2022 г., Москва

Немощь захватывает, ползет постепенно, не замечаешь. Сначала это досадные мгновения – стрельнуло, прикусила язык, порезалась, промахнулась мимо ступеньки, споткнулась, забыла. Забыла, о чем забыла. Как я могла это забыть? Это на «Маяковской», конечно, на «Маяковской», не на «Цветном», адрес по Садовой-Каретной, там еще внутренний двор такой дурацкий, ничего не найдешь, а в глубине – здоровое дерево, тополь, кажется, как оно только там очутилось, как будто весь этот двор, дома строили вокруг него.

Память человека практически безгранична, миллиарды нейронов образуют миллиарды миллиардов связей. Это так красиво выглядит в компьютерной анимации – иная вселенная, захватывает дух. И все же иногда всех этих мириад не хватает, нейронные связи не образуются или куда-то деваются, и я чего-то совсем не помню. Не только куда я сунула загранпаспорт – настолько, что сажусь бессильно: всё, я никуда не лечу, паспорта нет, надо делать новый, но и – кто вот этот человек. Или вот сын смеется: а ты помнишь, я прогуливал школу и пришел домой, а ты там. Это, видимо, событие, застукала ребенка за прогулом, а не помню совсем. И я понимаю, что есть что-то, что было, но совсем стерто – до небытия. Когда-то было так с отцом: я рассказала что-то про нас обоих, а он сказал: не помню. Только вот я теперь не помню, что это было.

Утром нельзя встать сразу, надо полежать, повернуться, сначала с закрытыми глазами, потом открыть. И надо нащупать ноги, руки, голову. Ноги, спущенные на пол, нужно поставить как следует, установить и только потом на них вставать. Ноет, не гнется ломаный голеностоп – последствия полета с горы-ящерицы. Вся правая сторона тянет, деревянная. Через сколько-то минут разойдется.

Появилось новое ощущение – складки век липко прикасаются друг к другу, разворачиваются, как крылья бабочки-куколки в документальном фильме. С утра особенно. Подтянутая девушка пластический хирург – моя ровесница – нарисовала фломастером полукружия на моих веках, какую-то ось координат. План – что и как резать. В качестве неоспоримого аргумента приводит в пример себя, у нее блефаропластика уже сделана.

– Смотрите, – деликатно приближает свое лицо к моему, – вообще не заметно, видите: ни шовчиков, ни складочек, глазки открываются, минус десять лет. Я вам сейчас покажу фоточки, у меня тут есть подборочка.

А я-то думаю, почему у некоторых веки, как у лягушек, без складок – как шторки, р-раз, р-раз…

– И правда здорово, да. Совсем незаметно, правда. Спасибо! Я подумаю, я вам позвоню.

Странно, утро, а мочи чуть-чуть. К врачу сходить? Потом, потом. Там еще и с прямой кишкой, еще надо и к этому доктору. Это не гастроэнтеролог, у этого я была, беседовали про изжогу и колики. Толку, правда, чуть – диета номер один, да кто ж ее будет соблюдать, разве это возможно. Она еще так удивилась:

– Как, вы ни разу не глотали кишку? Какое упущение!