В одну руку царь берет кокан — шип ската-хвостокола, в другую — свое мужское естество, и, не желая тянуть, резко вкалывает острейший хрящ, пробивая плоть насквозь.
Боль ослепительно-безумна.
Но все только начинается. Он передает шип царице, а сам берет толстый, сплетенный из травяных волокон шнур и старательно продевает его в рану.
Про боль можно уже не говорить — он словно родился с ней, в мире не осталось ничего, кроме великой этой боли.
Царица прокалывает шипом свой язык, откуда тоже начинает сочиться кровь. При этом в лице женщины не дрогнул ни один мускул — она уже в трансе.
Кукулькан протягивает ей набухший кровью конец шнура, который все еще в нем, и она продевает его сквозь язык, тащит дальше, усиливая кровотечение у себя и мужа, вызывая новые вспышки дикой боли.
Так они и стоят, нанизанные друг на друга кровавыми узами. Это не просто напоминает соитие — это оно и есть, но соитие не в этом мире. От физического соития родились их сыновья, но, чтобы они могли обладать надмирной силой кух, царю и царице должно соединить свою кровь в духовных сферах.
— Сыны мои, цветы шипа моего ската, да пребудет с вами кух, — шепчет Кукулькан, погружаясь в экстаз, вызванный болевым шоком и потерей крови.
Тяжелые вишневые капли падают на разложенную между царственной четой бумагу, рисуя на ней странные знаки — кровь словно сама пишет кодекс этого жестокого мира. Жрецы собирают бумагу, складывают на жаровню и поджигают. Так кровь освободит свою кух, накормит богов и унесет царя в их обиталище.
Вдыхая запах горелой крови и дурманящих трав, Кромлех видит, как из жаровни поднимается огромный Змей Видения, почему-то больше похожий на пернатую сороконожку. Или толстую мохнатую живую веревку, словно пуповина, связывающую Кукулькана с миром иным. Змей топорщит зеленые перья, раскрывает алую пасть со страшными клыками, играет тонким языком, похожим на один из языков эгроси.
Из пасти появляется человеческое лицо. Очень знакомое Кромлеху — потому что оно его собственное.
— Посмотри, — говорит ему живущий в Змее двойник, — посмотри на этот мир и людей в этом мире.
Голос его заполняет всю вселенную — как и боль Кукулькана. А может, этот голос и есть его боль...
— Ты сминаешь миры, как бумагу, но ты не Бог.
— Я знаю, — еле слышно отвечает Кукулькан.
— Ты должен слышать! — грохочет из Змея Кромлех. — Ты должен понимать! Ты должен знать!
— Что?! — кричит Кукулькан.
Но видение исчезает.
Кукулькан обнаруживает себя без сил лежащим на земле и глядящим в далекие небеса. Боль притупилась, стала почти приемлемой. Хотя теперь воспоминание о ней уже не оставит его никогда.
— Халач-виник обрел кух! — возглашает жрец. — Халач-виник принес кух в мир!
ebooksa