Когда настало время наносить на тело царя новые рисунки, которые он вынес из своих видений, он велел татуировщику изобразить в середине груди крест...
...Жрецы долго терпели, копили силы, много времени прошло, прежде чем они попытались еще раз. И тогда им это почти удалось. За это время ягуары Кукулькана, из которых он создал вполне работающую тайную полицию, раскрыли немало заговоров против царя. Заговорщики гибли в муках, но никто из них так и не выдал нового главного жреца — Ахав Кан Ача. А тот выжидал, склоняясь перед царем и прославляя все его решения, как глас божий.
И снова этот был яд, но на сей раз его нанесли на кокан перед очередным царским кровопусканием. Он совершал ритуал совместно со старшим сыном — Топильцином, они должны были проколоть себе языки.
Кромлех увидел на шипе темную, напоминающую смолу, каплю, и понял все. Но остановить обряд уже не мог — ждущий царской крови народ не примет отказа от жертвы. Ни при каких обстоятельствах.
Кромлех взглянул на стоящего перед ним сына — высокого, стройного, не по-здешнему белокожего, прекрасного, как одинокий кипарис — и тихо сказал ему по-русски (это был тайный язык, знать который было положено лишь царю и его наследнику):
— Меня отравили. Когда я упаду, хватай жрецов и говори с народом. Держи власть. Смерть мою скрой.
Топильцин был уже сложившимся государем. Он коротко кивнул, и лишь в его брошенном на отца взгляде затаилось страдание.
Не дрожащей рукой Кукулькан поднес шип к далеко высунутому языку.
«Я все сделал хорошо, — подумал он. — Мне пора. Топильцин доделает остальное».
Он резко воткнул кокан и не успел ощутить боли — мир померк.
На сей раз мудрый колдун не появился. Кукулькан пришел в себя через много дней, с трудом вырываясь из паутины тяжелых навязчивых видений. По всей видимости, его организм все-таки был необыкновенным, если так долго сопротивлялся и в конце концов переборол действие яда, который доложен был убить его на месте.
Он очнулся в маленькой комнате, скрытой в недрах его дворца с нарочито запутанными коридорами и множеством тайных помещений. Правил Топильцин. Он все сделал правильно: когда отец упал, приказал ягуарам схватить Ахав Кан Ача и двух его помощников и обратился к народу. Он провозгласил, что злые силы опять покусились на его отца, но тот победил их, уйдя к своим братьям-богам. Гипноз речи прирожденного вождя был настолько силен, что народ нисколько не усомнился в его словах.
Кукулькана скрыли в глубине дворца. Топильцин был убежден, что отец умрет, и принял власть. Он слишком давно ждал этого момента, но не прикончил царя — как, несомненно, в подобном случае сделал бы без всяких угрызений совести любой другой наследник престола из Мезоамерики. Да и откуда угодно, собственно говоря. Но Топильцин был воспитан, все-таки, на несколько иных, чем прочие царевичи текущей эпохи, принципах...
Вместе с братьями он жестоко подавил мятеж, а потом лично изрубил на куски отцовской железной секирой трупы жрецов-заговорщиков. Они были скормлены псам, которых, в свою очередь, принесли в жертву ушедшему к богам Кукулькану.
А Кромлех был жив. Он уже вставал со своего ложа, делая несколько шагов по каморке. Ручная ягуарунди Аська — его любимица, которой придворные оказывали не меньшие почести, чем ему самому — ходила за ним хвостом. Ему рассказали, что она сама нашла его во дворце и многие дни, когда он пребывал между жизнью и смертью, лежала у него в изголовье, тихо урча.
Когда Кукулькан окреп окончательно, Топильцин пришел к нему.
— Отец, ты не можешь возвратиться, — без предисловий сказал суровый сорокалетний мужчина — уже старик по здешним меркам. Но полный жизни, сил, идей и — честолюбия.
Кромлех только кивнул — сын был прав.
— Я уйду... — начал он. — Далеко. В Мексику, в Город богов.
Теперь кивнул Топильцин.
ebooksa