«Я не виновата», – хочет произнести Адрия, но знает, что поверить будет непросто. После всех побегов, всех слез, после Кентукки и переделок, в которые попадала Адрия, она сама сомневается в собственной невиновности. В конце концов, сколько бы еще времени свободного падения вниз ей бы понадобилось, чтобы прийти к тому, в чем ее обвиняют сегодня?
Адри не хочет этого знать. Она едва обращает внимание на детектива, который раскладывает на столе бумаги и произносит:
– Итак, Адрия. Сверток с таблетками в сумке и богатая история нарушений в школьном досье – недурно. Начнем?
Начнем.
Но на самом деле все начинается уже давно. Лет в девять. Когда Адрия впервые набирается смелости, чтобы дать сдачи школьному хулигану, и с такой злостью пинает его стул, что не рассчитывает силы, – мальчишка буквально переворачивается, приложившись головой о парту. Тогда ее впервые называют дикой, и тогда ее впервые отказываются выслушать. Но именно тогда в глазах остальных Адрия становится угрозой – потенциально опасным элементом, который привлекает внимание, но которого стоит опасаться.
От всех опасных элементов рано или поздно стоит избавиться. И от нее избавляются.
Адрия не оборачивается к Аманде, не смотрит на детектива, только утопает глубже в чернильном нечто, впиваясь ногтями в тонкую кожу ладоней так сильно, чтобы в коем-то веке не отвлечь себя физической болью от боли внутренней, а просто почувствовать боль. Потому что внутри так пусто и холодно, что Адрии ужасно страшно. Страшно, что она не сможет сказать ничего в свое оправдание, потому что многое уже сказали другие. Другие, среди которых она никогда не станет своей, для которых она всегда будет диковинной штучкой – испорченной игрушкой с целой россыпью ярлыков, за которые так удобно дергать.
Шлюха.
Дочь уголовников.
Чокнутая.
Дикая.
Преступница.
Адрия Роудс чужая, и как чужую ее изгоняют прочь, чтобы она никогда больше не смогла почувствовать себя уверенной, будто она сможет выжить без остальных. Не сможет, если они все вместе выступят против. И когда это происходит, Адрия знает, что не справится со всеми. Становится не особо важным, кто именно подкинул в ее сумку пакет, Адрия догадывается, но это не имеет смысла – смысл имеет лишь то, что, как единый живой организм, они все приняли одно решение. Решение уничтожить ее. И, слушая детектива Тернера, Адрия искренне верит, что у них получится.
Глава 39
Тенью петляя по коридорам полицейского участка вслед за Амандой, Адрия молчит. Знает, что должна сказать что-то, но все, что смогла, она крайне скупо и неубедительно уже рассказала на допросе. Потом она долго слушала, как Аманда тихо рассказывала о том, кто воспитывает юную Роудс, и как детектив спрашивал, как так вышло, что семнадцатилетняя девчонка отбилась от рук вместе с пакетом запрещенных веществ в сумке. Он не то чтобы особо удивлен – яблоко от яблони ведь не далеко падает, а яблоня Роудсов червивая от самых корней.
«Вы были в курсе, что у Адрии проблемы?» – спрашивает детектив, и Адрия окатывает его ледяным взглядом.
Был ли хоть кто-то не в курсе, что у нее проблемы? Ведь у таких, как Адрия, проблемы – обязательная часть жизненного сценария. «Чего еще было ожидать?» – вновь иронично и с холодной отрешенностью думает она, прямо посреди разговора замолкая и на все дальнейшие вопросы отвечая лишь «да», «нет», «наверное».
Вырываясь из полицейского участка в свежую прохладу улицы, Адри глубоко, но тихо вздыхает, боясь потревожить сосредоточенное молчание тети своим присутствием. Следуя за Амандой к машине, она мечтает только о том, чтобы пропасть. Не садиться внутрь, не говорить больше ничего, чтобы ее больше не видели.
Но ее замечают, и замечает она – как с другого конца парковки Мартин Лайл быстро приближается, решительно огибая полицейские седаны. Адрия встречает его пустым взглядом, пока тетя скрывается в салоне машины.
– Как ты? – еще за несколько метров до приближения суетливо заговаривает Мартин.