К десяти вечера тусовка набирает обороты – разгоняется до дребезжащих пульсаций в висках музыка, звучит со всех сторон хмельной смех, звенят вместе с битыми бокалами пара рамок с семейными фотографиями со стены. Едва ли Мартин обращает внимание – только замечает, как стекло рамки разлетается в стороны, и несколько человек отпрыгивают, уворачиваясь от осколков. Потом какие-то девчонки сами находят веник, сами убирают все, а одна, с особенно виноватым видом, даже приносит ему фотографию из рамки – на ней мать с двумя сыновьями во время поездки в Диснейленд. Мартин там уже слишком взрослый, чтобы радоваться Микки Маусам, Итан – слишком маленький, чтобы оценить всю прелесть. Но мать выглядит на фотографии счастливой, и Мартин как можно скорее хочет избавиться от этой фотографии. Он вмиг переключается с белокурой кузины Энтони на девчонку с фоткой, вяло догадываясь, что это она случайно разбила рамку и теперь мучается ужасным чувством вины. Лайл находит это интересным.
Он заводит разговор, чтобы еще пятнадцать минут она говорила о том, как ей жаль, как неловко, и что она обязательно купит завтра новую рамку.
Мартин слушает ее вполуха, вместе с пивом смакуя ее стыдливость.
Но когда девчонка выдыхается и, кажется, ищет новый повод, в чем себя обвинить, внимание Мартина перехватывают. Томас выскакивает из толпы, усиленно жестикулируя:
– Бро, ты не поверишь.
Мартин напрягается, потому что такое «не поверишь» редко заканчивается чем-то хорошим.
– Ты должен это видеть!
И Томас тащит его на задний двор, где под ночным небом разгул набирает еще большие обороты.
Когда Мартин с Томасом приближаются, вокруг стола с настольным теннисом уже собралась толпа. Мартин чует неладное, но гасит беспокойство и пробирается сквозь зевак под задорные комментарии Томаса:
– Она сделала его уже дважды! Совсем чокнутая! Мы подняли ставки до пятидесяти!
Мартин не задает вопросов, не спрашивает, не интересуется. Он уже знает – кто. Наконец, увидев ее, Мартин чувствует, как сердце пропускает удар. Колготки в крупную сетку, рваные джинсовые шорты поверх, короткая черная футболка с безобразным принтом и целая россыпь железных гремучих браслетов на тонких запястьях. А еще эта чертова подводка – ее боевой окрас, жирный черный росчерк вокруг глаз, который придает взгляду агрессии. Агрессии и отчаянности.
Адрия не замечает его, увлеченно целясь шариком для пинг-понга в пустые стаканы. На другом конце стола Чарли давится пуншем, стало быть, проиграв предыдущую партию.
Вмиг Мартина одолевает целый ураган чувств – от раздражения до язвительной ревности, от краткого обжигающего восхищения до щемящего сожаления. Он застывает на месте, разглядывая Роудс и пытаясь убедить себя, что не рад ее здесь увидеть. Убедить, что не изнывал последние недели, когда она не отвечала на его сообщения. Убедить себя, что не думал о ней все чертово лето. Убедить, что она не застала его врасплох уже дважды этой осенью, вцепившись в губы и выжрав все живое изнутри. Убедить себя, что он не сам в этом виноват.
Теперь она приходит на его вечеринку и забирает последнее, что у него есть.
И эта мысль странным образом ощущается Мартином как облегчение.
Может быть, он бы отдал Адрии больше – отдал за то, что забрал. Отдал, потому что сожалеет.
Но он не может сказать всем этим людям, что сожалеет, не сможет сказать и ей. Поэтому он просто отступает от стола и уходит обратно в толпу, оставляя Адрию на вершине ее скверного триумфа. На пьедестале, с которого теперь ее мечтают сорвать сотни старшеклассников, чтобы повторить тот трюк, который однажды пьяным вытворил Мартин. Только теперь ставки растут, градус повышается, теперь Адрия Роудс не просто девчонка, которая прослыла на весь округ чокнутой, шлюхой, дочерью уголовников. Теперь она та, кто не отрицает этого и подтверждает каждым своим шагом. Шагом в пропасть.
И Мартину Лайлу на удивление больно.
Он настигает ее позже, когда Адрия выигрывает последнюю, третью партию и скалится паре девчонок в гостиной, нарываясь на конфликт.
Мартин теснит тех девчонок, заявляя, что их искал Томас, и остается с Роудс наедине. Какую из реакций выбрать, он по-прежнему не знает, поэтому первым вперед прорывается раздражение:
ebooksa