Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Из лесу! — рыжий цыкнул щербиной на месте выбитого зуба. — Балий4 сказывал: наднесь заехал да в корчме ужо набедокурил, стервь! И колодезь потравил! Сглазом да плёвом!

— Ох, Деян! — ужаснулся будущий гончар, дёргая дружка за край кафтана, чтоб тот не высовывался. — Почто знаешь?

Рыжий Деян самодовольно усмехнулся, подкрутив едва отросшие усы:

— Балий! — важно сообщил он, снова заглядевшись на дорогу. — Он-то сам видел, в лозняке сидел!

То, что балий Водовит сидел в кустах возле колодца, никого не удивляло. Известное дело, на то он и балий, чтоб чудодеять да напасть загодя высматривать. Но вот холера мимоезжая, глазастым старцем уличённая, вдохновения не вызывала. Смурной мужик за версту смердел проблемами, как заводь — тиной и гнильём. По выправке, по платью, по равнодушию, с которым пришлый брёл вдоль заплотов и едва оперившихся черёмуховых кустов — по всему выходило, непростой гость завернул под кветень5 в их тихое обомшелое Хуторье. С запылённых голенищ едва осыпался присохший по пути суглинок, а на бледном, безбородом лице застыло выражение жестокое и собранное, отчего безоружный колоброд выглядел опасней поднятого с берлоги шатуна.

— И что ж нам делать-то? — тревожно озираясь на спасительно крыльцо избы, прошелестел подмастерье гончара.

От забора пахло прелой древесиной и молодой травой, дёрном и слегка компостом, от рыжего — горячечным азартом и бедой.

— Извести! — Деян стиснул кулаки. — На вилы тварь, да за околицей и закопаем книзу брюхом в шалге6. Жилы главное подсечь, не то выберется… — добавил он мрачно, рыща взглядом в поисках орудия.

— Да боязно чего-то, Деян! — заскулил будущий гончар, выглядывая сквозь щель на дорогу. Бродяга, чернявый, ровно головёшка, на ходу задумчиво вертел на пальцах очередную побрякушку. — Авось, сам сгинет?

— А коли нет? — возмутился рыжий. — Ходят по долам да весям виритники-волколаки, волхиты7 приблудные, озев8 наводят да скотину портят, а то и девок. На днях-от Бажай Шесток, коробейник старший, умом тронулся. Заблажил про ворожбу да кобылиц чёрных, на журавль колодезный взлез да спускаться отказался. — Белобрысый ошеломлённо вытаращился на дружка. Деян многозначительно покивал. — Как сняли — ослеп на оба глаза, трясся весь да вонял преотвратно. А друзья сказывали, накануне ещё гулял да бочонок горькой на спор сам-на-сам приговорить похвалялся. Сглазил молодца стервь проклятый! И тебя сглазит!

Гончар отшатнулся и упал бы на траву, кабы не стена сарая позади.

— Тем паче боязно! — сплюнув, прошипел он.

— А балия благословение на что? — фыркнул рыжий ядовито.

Белобрысому отчаянно захотелось ответить, на что оное сгодится точно, но мстительный старик Водовит, прознай про эдакое красноречие, точно наслал бы на беспутного отрока обидную и стыдную хворобу.

— Так пущай его тот балий и мордует! — пробурчал он, наблюдая, как Деян примеривается к прислонённому у поленницы дрыну.

— Ох и баляба9 ты, Сошка! — рассмеялся шёпотом рыжий. — Потому тебя девки и не любят! — Белобрысый обиженно оттопырил губу, но смолчал. — Щас мы народ поднимем, — распорядился Деян, ловко забравшись на забор верхом. — Беги к корчме, коль трусишь. Да пришли сюда Зорана-кузнеца. И пусть топор захватит! Скажи, еретника потребно извести!

— Вот бешеный ты, Деян… — восхитился Сошка, подавая дрын.

Рыжий ухмыльнулся, помахал орясиной, как волхв посохом на Боев день, и молодецки засвистел в два пальца.

Дрын, ткнувшийся в укатанную тележными колёсами пылюку, преградил дорогу бродяге в сапогах. Чернявый поднял на оседлавшего забор свистуна загодя прищуренные, паскудно посветлевшие зенки.

Деян мрачно ухмылялся: