Самозванка. Кромешник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Пущай драпает, сдыхоть! — сорванный басок Водовита сквозил злорадством. — Камнями его!

Вампир прильнул к конской шее:

— Пшли б в Заземье, межеумки! Поубиваю ж ненароком!

Но в Заземье поселяне следовать не пожелали, даже в присоседившуюся Зелёную Хмурь свернуть не подумали, а, сопроводив позорное отступление шквалом бросков, ломанулись следом вымуштрованной «свиньёй». Видел бы то упырь — прослезился под впечатлением.

— Позёмыш! — рявкнул он, явственно ощутив пустоту в притороченной к седлу кожаной суме.

В зашибленной голове шумело, по виску текло, а к рассечённой скуле пристали волосы. Но заколдованную зверушку бросать в этой дыре не следовало.

Горностай с кожаным ошейником спутника кубарем слетел с конька ближайшей крыши, взвизгнув и заюлив в полёте. Виритник изловчился ухватить его в воздухе, поразившись клятой меткости заполошных поселян, не иначе, на крысах всю зиму тренировавшихся.

Вампир намеревался возмутиться чуть очевиднее: порядку ради да в назидание потомкам пригрызть парочку особо ретивых остолопов иль саблей посечь. Но очередной булыжник крепко саданул беглеца по затылку, испоганив затею на корню.

Упырь, кратко охнув, ничком ткнулся в конскую шею, отчего жеребец лишь наддал ходу, разворотив хлипкий плетень на выезде с селища.

Деян, провожая улепетнувшую в Холмы тень взглядом, сердито плюнул твари вслед:

— Конём обернулся, стервь! Истаял, что твой снег… и сапоги унёс!

Глава 2. Выжлец

Воронок гладким намётом нёс седока в Голые Земли — безлюдные просторы на юге Ветряного кряжа, где малые хребты-отроги сменялись холмами и плоскогорьем, а в вереске шуршал привольный ветер.

Над торфяными пустошами княжеским шатром раскинулся дочерна синий, звонкий небосклон, искристый от холодных звёзд в прорехах облаков. Над топляками Хмури его пятнали рдяные сполохи зарниц, а на востоке — мерклое зарево, источаемое Каменной Засекой, зачарованным рукотворным валом.

Чёрный жеребец летел через прошлогодний сухостой, кроша полые стебли, прочь от занозистых плетней и крикливых поселян, едкой вони людских жилищ и пролегавшего чуть в стороне разбитого тракта, пропахшего лошадиным потом и навозом. Хозяин, безвольным кулем обмякнув в седле, от падения удерживался лишь чудом и направлять воронка не мог.

Голые Земли к ночи превращались в поле волчьей, а то и волколачьей брани. Оголодавшие по зиме стаи грызлись меж собой с чисто людской непримиримостью. Край прослыл вурдалачьим, и славу ту вполне заслуживал. Упыри лютовали на торфяниках, с Зелёной Хмури, гиблых намороченных болот на западе, расползалась и другая нечисть: жмари, шиши, утопцы, мертвяки и карачуны, страховидла всех мастей, нахальные по безнаказанности, как пришлые негоцианты10.

Не планировал изгнанный поселянами вампир в такой компании ночку коротать. Собирался переждать до рассвета в Хуторье, а там в галоп до самого Поста, за день пустоши пересечь да на заставе вечерять с гвардейцами. Кабы не клятый балий.

В седле упыря растрясло.

Сознание возвращалось неохотно, окрестностью разочарованное. Да и кровь не спешила останавливаться. А пустошь вокруг, изрытая оврагами да непотребством колючим заросшая, наводнялась всё более характерным урчанием. Выкатившаяся на небосвод луна, щербатая и блеклая в предвкушении дозора, окатила холмы млечно-голубым, как саваны полуночниц, светом, картинкой не заинтересовалась и проворно нырнула за рыхлые облака.

Голоземье почернело.