Неведомый

Помедлив, Горик опустился на пол, и только тогда Рунд увидела, что вместо штанов под длинным меховым плащом у мужика – просторная серая сорочка. Какая нелепица. Кое-как умостившись на камнях, он поморщился – то ли от холода, впившегося в зад, то ли от вони, которой щедро одаривало их помойное ведро. Пламя заманчиво трепетало перед Рунд. Ей хотелось придвинуться ближе, протянуть к нему раненые замерзшие руки. Но Рунд, отругав себя за слабость, осталась дрожать на месте.

– Я же сказал: ведьма передала. Это часть ритуала. И никого я не предаю – просто советую быть осторожнее.

– Ритуала?

Горик положил сверток на пол и развернул ткань. Его огромные пальцы были испачканы чем-то темным, и Рунд, продираясь сквозь дурман головной боли, не сразу поняла, что это кровь. Ею была пропитана и тряпица, скрывавшая внутри шмат сырого жилистого мяса. Свежее, парное и срезанное с кости, оно блестело в свете факела. Горик подтолкнул сомнительное угощение к Рунд, словно боялся, что ему самому придется им полакомиться.

– Только не говори, что оно должно оказаться внутри меня.

– Сегодня вечером проведут Посвящение. Если не подготовишься к нему сейчас, там тебе станет худо. Или хочешь блевать на глазах у горцев и ворон?

– Да срать я на них хотела. – Рунд сунула под нос Горику истерзанные пальцы. – Думаешь, это страшнее свидания с палачом?

Однако ее увечья не произвели на крестьянина никакого впечатления.

– Они заставят тебя, если сама не захочешь. – Горик достал из-за пояса охотничий тесак в кожаных ножнах. – Будешь рыгать тут – отвернись, не попади на меня.

Ловко напластав мясо, Горик подцепил кусок кончиком ножа и принюхался. Пахла козлятина отвратно, и пустой желудок Рунд сжался в страхе. Вместо того чтобы взять мясо, Рунд прижала к себе ноющую руку и нахмурилась.

– Я никого не предаю. Я говорю, чтобы ты никому не верила – это другое. Твой ошейник, – Горик потер свою шею, – я видел такие. У старика Ога была внучка – мне рассказали, что боги пытались говорить через нее в ту же ночь, когда отыскали тебя. Девчушка умерла, в припадке размозжив голову. – Рунд дернула плечом – она видела и худшие кончины. – Вороньи князья всегда держали оракулов при себе – и век их был короткий. Боги иссушают людей, потому как говорят через кровь. Ты теперь – цепная собака на службе у Якоба. Большая удача сама пришла к нему в руки. И тебя не отпустят, пока не сдохнешь. Так понятно?

Рунд не отводила взгляда от козлятины. Вороны ели человечину – не часто, а лишь в особые дни. Вдруг от нее тоже отрежут кусок и раздадут, как лакомое угощение? Рассказ Горика вовсе не ошеломил – век таких, как она, яркий, но короткий. Удивило другое – то, что горец вообще решил рассказать эту трогательную историю.

– Какое тебе-то дело до моих страданий? Сам же меня сюда и привел. Если участь оракулов так страшна, почему ты меня не отпустил?

– Ты бы все равно сдохла. – Горик пожал широкими плечами. В его глазах плясали огни, и мужчина походил на темного духа, присланного за Рунд с того света. – Свалилась в припадке в кусты или овраг. Или истекла кровью. Просто знай, что у твоей жизни нет цены. Ты сосуд – добротный, но временный. Кто бы что тебе ни обещал. На, – Горик снял с ножа мясо и сунул ей под нос, – жуй.

– Почему ты говоришь мне это? – Рунд нехотя взяла кусок, но кусать не торопилась. – Зачем?

– Все дело в сердце, – в подтверждение своих слов Горик приложил ладонь к груди. – А оно у тебя доброе.

Тут Рунд не удержалась и захохотала – так громко, как только могли позволить ее ноющие ребра. Смех растревожил Бёва, и он застонал, пытаясь оборвать ее припадочное веселье.

«Я утопила младенца, сожгла двух воронов – отца и дочь. Я убила девчонку, встала на колени под дождем, чтобы лакать из лужи ее кровь, как собака. Доброе сердце!»

– Дурак ты, Горик. Наивный, как девка на сеновале. Меня воспитали в пустоши, я поклялась служить вечно голодному богу. Я бы показала тебе его метку, но Костолом выжег ее вместе с кожей. Придется поверить моим словам.

Горик спорить не стал, только ударил по руке и показал на рот.