– Я не буду умолять тебя простить меня. Тому, что я делал, прощения быть не может. Но так было нужно. А твой отец… Любил тебя. Он не хотел отдавать тебя мне. У него не было выбора.
– У всех есть выбор. – Рунд сказала это не настолько резко, как планировала, и замолчала, озадаченная своей мягкостью. Но после злорадно добавила: – И Тит мне не отец. Тут вы ошибаетесь.
К удивлению Рунд, Абнер захихикал, словно маленькая девочка, которой удалось одурачить глупого взрослого.
– Я знаю.
– Что? – Рунд нависла над Абнером, как будто примеривалась, как лучше его ударить. – Вы все это время знали, что я… кто я?
– Ну нет. – Абнер, нисколько не испугавшись, остался спокойно лежать и даже не дернулся в сторону. Вокруг его глаз залегли тени – предвестники скорой кончины. – Я понял только сегодня, когда ты зашла сюда в сопровождении моих прекрасных гвардейцев. Причудливо переплелись наши судьбы, не так ли, Рунд? Я ведь сам приехал сюда. Сам – и я ждал тебя как никого прежде. Хотя нет, вру, – король наморщил лоб, – свою дочь – все-таки немного больше. Надеюсь, ты не в обиде.
Растерявшись, Рунд замолчала. Она воображала их встречу по-другому и даже не особо надеялась на успех своего плана. Абнер должен был поступить так, как поступал всегда, – жестоко, беспощадно. Он не мог вот так просто довериться ей, не мог… Рунд даже обернулась, ожидая увидеть за своей спиной толпу гвардейцев с мечами наготове. Но там никого не было.
Абнер наблюдал за ней с любопытством и сочувствием, от которого неприятно засосало под ложечкой. Нож-обманка, который Рунд сжимала в кармане, сделался скользким из-за вспотевшей от волнения руки. Такого короля – жалкого, поверженного, несчастного – Рунд бояться не могла. Но это полбеды.
Не могла Рунд его и ненавидеть.
– Видишь ли, милая птичка, я натворил слишком много ужасных дел. Я не раскаиваюсь, ты не подумай, – короткая улыбка мелькнула на королевских губах и тут же исчезла. – Смерть моего отца была необходимостью. Дуралей втянул бы нас в войну длиной в несколько десятилетий. Тщеславие погубило его. Беда в том, что я считал, будто, принеся жертву, смогу кого-то спасти. Стать лучше! Я так долго обвинял старого пьяницу в гордыне, что не заметил, как сам заразился ею. Черная кровь не может принадлежать людям – и теперь ты знаешь, что происходит с теми, кто думает иначе. Но, – Абнер повернул голову, однако сквозь плотную ткань шатра ничего не было видно, – вероятно, вот-вот взойдет солнце. Нам стоит поторопиться. Знаешь, что старый пердун Дамадар предал вас? Повесьте его на ближайшем дереве за лживый язык. – Абнер скривился, как будто само упоминание о короле Веребура причиняло боль. – А Якоб… Не отдавай ему мое сердце.
Рунд молчала. Дамадар заботил ее меньше других, а в преданность людей Рунд давно не верила. Их слова всегда звучали по-разному, но значили одинаково мало. Нож скользил в кармане, и у Рунд не получалось заставить себя его достать. Много раз она представляла, как убивает Тита. Как разрезает ему горло – от уха до уха – и оставляет истекать кровью на одной из темных лестниц Горта.
Представляла Рунд и месть королю: как вспарывает его нутро, выкалывает глаза, отрезает руки, которыми Абнер передавал сотни, тысячи детей тацианцам. Она видела это так ясно, словно все уже произошло. И кровь Абнера, липкая и горячая, стекала по ее ладоням.
Однако в Митриме, глядя на умирающего Тита, и сейчас, при виде едва живого короля, Рунд ощутила… Жалость. Горик был прав: доброе сердце. Оно мешало сделать то, что следовало, – убить призрака, обитающего в мыслях, оказалось гораздо проще, чем живого человека.
Абнер, видя ее терзания, понимающе кивнул и откинул с себя меха. Тощее тело короля было затянуто в парадный камзол, и рысь настороженно следила за Рунд с узкой груди. Пальцы обхватили нож и, зажмурившись, Рунд вытащила его. Абнер с интересом взглянул на оружие и хмыкнул.
– Клинок вальравнов. Что ж, по крайней мере, это будет символично. – Встретившись с Рунд взглядом, Абнер подмигнул ей и ободряюще улыбнулся. – Если тебя не затруднит, я бы сначала хотел умереть.
Снаружи кто-то закричал, и истошному воплю вторил лязг мечей. Заржали лошади, кто-то пронесся мимо шатра, запел рог, зазвонили далекие колокола. Эти звуки вырвали Рунд из дурмана, из полузабытья. Сытые боги снова зашептали что-то бессвязное, и Рунд поднялась с колен. Перепачканные липкие ладони мелко дрожали, и нож, напоенный чужой кровью, упал на землю. Абнер лежал на спине, умиротворенно глядя куда-то вверх и вцепившись околевшими руками в алые простыни и окровавленные меха. Разрезанное горло превратилось во второй рот. Развороченная грудь раззявилась черным провалом, в котором когда-то билось живое сердце. Пустота. Рунд попятилась, силясь одолеть приступ тошноты, удержать то, что с трудом в себя затолкала. Шатер закачался из стороны в сторону, замелькали огни.
Ее бил озноб. Она тряслась от страха и отвращения, и мысли – ее собственные и чужие – путались, теснились в голове. Где-то там далеко, за горным перевалом, черное дерево торжествующе воздело вверх ветви-руки и восторженно зашумело на ветру.
«Будь с нами».
Голоса обгоняли один другого, шумели, как морской прибой в видениях Рунд, шипели, злорадствовали. Казалось, сама земля задрожала, выпуская наружу тех, кто так долго томился в плену.
Шегеш пробуждался от долгого сна.