Неведомый

– Я убил твою мать, – повторил он, но Рунд продолжала рассматривать рану, оставленную рукой Якоба, и не обращала на его слова никакого внимания. – В ту ночь… Они убили мою жену. Мою настоящую дочь – такую же малютку, какой была и ты. Я нашел тебя в погребе случайно, твоя мать… Служанка в грязной сорочке, я располосовал ей горло от уха до уха. Ее бы все равно казнили. И тебя… Я спас тебя. Я… – Рунд нажала ему на живот, и Тит охнул от боли. В глазах потемнело, и он едва не утратил сознание. – Постой… – просипел Тит и, собравшись с силами, схватил Рунд за запястье. Попытался поймать ее взгляд, но тот все время ускользал. – Я говорю правду. Абнер… Я был его палачом так долго, слишком долго. Его грязными руками. Сердце…

Рунд замерла, а потом встряхнула головой, будто хотела избавиться от услышанного.

– Тебе нужна помощь. Иначе ты умрешь, – голос ее звучал глухо, пусто.

– Думаешь, я боюсь смерти?

Тит всегда представлял себе их встречу. В том, что Рунд вернется, он почему-то никогда не сомневался. Он прокручивал этот момент много раз в своем воображении. Представлял, как она беспощадным ураганом врывается в замок. Плюет ему в лицо. Обливает вином или мочой из ночного горшка. Тит представлял Рунд в ярости и злости. Абнеру она была нужна живой – это правда. Но он слышал и о том, что делают с детьми в тацианских крепостях, и знал, что Рунд не вернется к нему прежней. Однако также Тит знал, сколько сил скрывается в тщедушном теле тощей птахи.

Но Тит ошибался.

Когда Рунд наконец посмотрела прямо ему в лицо, в ее взгляде не было ненависти – только боль. Глухая, тупая, давняя, как застарелая рана. Такой же взгляд у нее был в замковом дворе, когда ее уводили прочь. И она, конечно, ничего не забыла.

Рунд медленно поднялась и отошла от Тита, словно хотела, чтобы он оказался как можно дальше от нее. Ветер шевелил волосы на ее голове, но взгляд прятался в тени, и Тит не мог понять, о чем она думает. Девочка, которую он некогда назвал своей дочерью, выросла. Теперь ей не нужна его защита. А ему, напротив, требовалась ее помощь.

– Знаю, ты сейчас ненавидишь меня. Я заслужил это. Ты хочешь мести, да? Я могу ее предложить. Там, – Тит дернул подбородком в сторону своих ног, – припрятан нож. Покончи со мной.

Но Рунд стояла, и руки ее повисли вдоль тела, точно ослабли. Подол плаща промок и обтрепался, и сапоги Рунд порвались. Наверное, ей было холодно. Однако, казалось, Рунд сможет стоять так вечно – не двигаясь, как немая статуя. Укор для Тита.

И все же Рунд заговорила. Каждое слово она произносила медленно, как будто долго думала и взвешивала, стоит это говорить или нет. Сердце Тита отчаянно забилось в груди.

– Долгими ночами я представляла, как убиваю тебя. Я перебрала все способы, которые мне были известны. Даже спросила у Дацин, этой старой шлюхи, какой яд вызывает большие страдания. Мне хотелось, чтобы перед смертью ты прочувствовал каждый удар, который я получила. Мысль о мести придавала мне сил, когда я голодала и корчилась от жажды в горячем карцере. Знаешь, что это такое? Одной из стен в нем была раскаленная печь. Пара минут – и ты уже готов процарапать выход сквозь кирпич, или откусить себе язык, или выколоть глаза. Что угодно, лишь бы не мучиться.

– Мне очень жаль.

Рунд дернула плечом.

– Кому нужны твоя сраная жалость и твоя гребаная правда? Никому. И мне – меньше, чем другим. Они не вернут ничего и ничего не изменят. Я никогда не была твоей дочерью. Я – твоя отложенная месть.

– Ты можешь меня убить.

– Да, – Рунд вскинула подбородок, – могу.

Над их головами ворон прокаркал что-то на своем языке и, взмахнув крыльями, полетел ввысь, к светлеющему небу.

Рунд приблизилась и наклонилась так резко, что Тит вздрогнул – от испуга? Он ждал этого. Ждал – и все же надеялся, что его в очередной раз пощадят. Однако Рунд послушно стянула с него сапог и вытряхнула из голенища каменку – нож-обманку, который легко было спрятать. Покрутила, нажала там и сям, и лезвие-бритва выскочило, едва не срезав ей кончики пальцев. Холод тут же сковал ногу Тита – обратно надевать на нее сапог Рунд не торопилась. Стояла и рассматривала нож, как будто пыталась разобраться, что с ним делать дальше. А после улыбнулась и, протянув руку, похлопала Тита по плечу – почти дружески.

– Могу. Но не буду. Я хотела, чтобы твоя смерть стала твоим наказанием. Но теперь, когда это твое единственное и самое сильное желание, я его не исполню. Мучайся дальше, Тит Дага. Тацианцы верят, что через страдания мы очищаемся и находим дорогу к истине. Желаю удачи на этом пути. Надеюсь, ты познаешь перед смертью все, на что обрек других.