Мужчина, пружиня, быстрым шагом пошел к выходу, часто оглядываясь и проверяя, идет ли Краев за ним.
– Как тебя зовут?
– Гадюка я, Гадюка!
– Странное имя.
– А это не имя. – Мужчина обернулся и улыбнулся еще шире, показав ряд тонких, как иглы, заостренных зубов.
– Ты! – воскликнул Юра и попятился на несколько шагов.
– Вспомнил! – радостно завопил тот. – Вспомнил!
Краева почти парализовало увиденное. Он не хотел нападать на мужчину и совершенно не чувствовал угрозы с его стороны – так же, как не чувствовал опасности вечером, когда пытался догнать его в парке больницы, – но и доверия не было. Где-то глубоко в подсознании он понимал, что этот человек (или кто там) не причинит вреда ни ему, ни полковнику. Юра чувствовал, что Гадюка – такая же составляющая этой стороны, как и он сам, и фениксы, здесь живущие, и вязкая темнота. Ничего здесь не казалось ему небезопасным – да, он понимал мозгом, что фениксы опасны, но лишь мозгом.
Он никогда не скажет этого вслух, но убийство фениксов казалось ему неправильным, жестоким и ненужным. Но умом-то, умом понимал, что это необходимо, что это не чья-то прихоть. Ему нужно было выбрать сторону – быть за людей или за… фениксов? Скорее, за эту сторону. Юра понял это с первой секунды, как попал сюда. И выбрал: он на стороне людей, и это не изменится. Но мозг можно легко обмануть.
– Не улыбайся, – сухо велел Краев. – Он не должен видеть твоих зубов.
– Что? Почему?
– Потому что тогда кто-то умрет.
Гадюка минуту внимательно вглядывался в почти сожранное темнотой лицо охотника, который не отводил глаз. Убрав улыбку с лица, он молча кивнул и направился к коридору, махнув охотнику рукой, чтобы тот следовал за ним.
– Вася! Он знает, куда идти!
Полковник выскочил из соседней палаты через секунду:
– Как ты меня назвал?!
– Товарищ полковник.
– Другое дело.
– Шевелите поршнями, товарищ полковник, нам покажут выход.
– Ты же понимаешь, что я припомню тебе каждое слово, когда выберемся?