Совсем по иному сценарию прошло свидание с Семеном Фириным, ранее служившим в управлении лагерей. Едва конвойный втолкнул его в камеру, тот вонзил в Ягоду указующий перст и разразился длинной тирадой, повествуя о приказе наркома создать в одном из учреждений ГУЛАГА несколько боевых групп из авторитетных уголовников-головорезов для государственного переворота в стране. По команде Ягоды Фирин должен был переправить боевиков в Москву с заданием уничтожить руководителей партии и правительства, а также захватить важнейшие объекты.
Конспектируя словесный поток разоблаченного врага народа, Мешик вдруг узнал в программе заговорщиков Апрельские тезисы Владимира Ильича. Банки, почта, телеграф, правительство. Воистину бессмертные идеи!
— Готов выступить на открытом процессе и сорвать маску с контрреволюции, гражданин следователь! — гаркнул Фирин и подмахнул протокол, не читая. — Рассчитываю на снисхождение за содействие органам госбезопасности!
— Будет тебе снисхождение… Увести!
— Спасибо, гражданин подполковник. Я ж все же не чужой…
От наивности последней реплики усмехнулся даже мрачный Ягода. Сломленный Фирин цеплялся за иллюзии, как утопающий за соломину. Когда его увели, Мешик шагнул к Ягоде и без разговоров отвесил зуботычину. Это еще не интенсивный допрос, только предупреждение, что особые методы не заставят себя ждать.
— Издеваешься?
Удар левой.
— Клевещешь на честных сотрудников НКВД? Кроме Фирина, — оговорился подполковник. — Признавайся, кто действительно в твоей шайке?
— Понятно… Какие обвинения пустить в ход, а что придержать на потом. Гражданин следователь, позвольте дать вам совет…
— Мне от тебя не советы, а показания нужны. Правдивые!
Ягода вытер губы.
— Будут показания. Сейчас. А пока — совет. Решите с начальством, кто в очереди на арест. На того и пишите мои признания.
— Ты мне не указ, что делать. Кто входил в твою преступную организацию? Ну? Быстро!
Арестант неожиданно распрямился, не вставая с табурета. На миг на его унылой физиономии промелькнула тень некогда всесильного главы НКВД, вершителя миллионов судеб.
— Никто. Потому что никакой организации не было. Агранов просто подлец-лизоблюд, Слуцкий не более чем жалкое подобие Артузова, но вряд ли они шпионы и заговорщики. Я неугоден кому-то наверху. Возможно, Самому. Ежов исполняет его приказ вашими руками. Я подпишу любые признания без пыток, так как плохо переношу боль. Затем вы меня расстреляете. Договорились?
— Нет.
Мешик наклонился близко к арестанту, едва не касаясь лица Ягоды. Тот отодвинулся назад, насколько мог это сделать, будто приготовился ударить головой.
— Нет, Генрих Григорьевич. Ваше дело настолько важное, что меня не поймут, если обойдусь без интенсивного допроса. Время терпит. Подумайте до завтра, что скажете, когда начну спрашивать по-настоящему.
Ягоду увели. Подполковник устало сгреб бумаги. Расследование продвигалось по законам театральной интриги. Арест и допросы были только первым актом пьесы. В ней наметились основные сюжетные линии, коим предстоит дойти до логического конца. Фамилия капитана Чеботарева, затерянного позади высокопоставленных руководителей ГБ, подобна ружью на стене. Если верить Станиславскому, это ружье непременно должно выстрелить.